— Ты хорошая мама. Я знаю, что это трудно.
— Мое сердце разделено на три части, и иногда это настоящая пытка. Невозможно описать, как это страшно, замечательно, ужасно и выматывающе. Волнение становится второй натурой. Они часть меня, и поэтому я так сильно люблю их даже до рождения, но, если с ними что-то случится, это будет для меня страшнее смерти. Я слышала о том, как умирали дети, и старалась оградиться от этого, потому что, если буду думать об этом слишком много, я сломаюсь. Люди говорят, что это худший кошмар для любого родителя. Но это не кошмар, ведь от этого проснуться невозможно.
— Материнство звучит... Довольно мило, — сказала я.
— Еще увидишь, — сказала Эбби, вытирая мокрые щеки.
Я сморщила нос.
— Не уверена, что хочу такого.
К нам подошел Трэвис, говоривший с кем-то по телефону. Он положил трубку и убрал телефон в карман костюма.
— Медсестры из интенсивной терапии говорят, что только чтоб был обед, и у него животный аппетит... Привет, Кэми.
— Привет, — ответила я.
— Где Трент? — Спросил он.
— Думаю, я видела, как он шел в гостиную, — сказала Эбби.
— Наверное, к папе, — сказал Трэвис, садясь рядом с нами. Он стал откусывать заусенец на большом пальце. — Он всегда был папенькин сынок.
— Не притворяйся, что ты не такой. Вы все такие, — ухмыльнулась Эбби.
— Только не Томас, — казалось, он остановил себя, чтобы не сказать больше. Эбби взяла его за руку и без слов успокоила его, как делала со своими детьми.
— Скоро все закончится, — прошептала она.
Я откинулась назад. Мышцы лица горели от усталости, глаза слезились, а нос был забит. Трентон в каждой комнате положил носовые платки и мусорные ведра, а близнецы следили, чтобы мешки с мусором не переполнялись. Я громко высморкалась и выбросила бумажный платочек, обнимая одной рукой пачку Kleenex.
У нас всегда есть выбор. В аэропорту, например, люди решают, сесть им на один из стульев возле выхода или разместиться дальше на полу. Сегодня же люди собирались либо возле выпивки, либо возле носовых платков.
Я держалась за эту картонную коробку, будто за спасательный круг, ведь она была единственным, что я могла держать. Трентон в гостиной утешал Джима, а с сестрами-невестками я все еще была не в ладах, злясь на них за то, чью сторону они приняли.
Наверное, я тоже приняла сторону, хотя это было просто неизбежно. Все мы сделали это, когда братья ссорились на кухне. Все, кроме «Я за мир и любовь» Элли. Она оставалась раздражающе нейтральной, в то время как Фэйлин, как и Эбби, злилась на Трентона. Трентон и Шепли же злились на Трэвиса. Несмотря на то, что все они мирно держались на похоронах, я задавалась вопросом, что будет потом. Я планировала побыстрее сбежать, пока Трентон бы не наговорил или не сделал что-нибудь, о чем потом будет жалеть.
— Ничего не закончится, — пробормотала я. — Не закончится, ведь его больше нет.
Эбби вытянула шею и посмотрела на меня, но решила промолчать.
— У меня нет ощущения, что он умер, — сказала я, чувствую, как глаза наполняются слезами. — Разве он на самом деле умер?
Эбби огляделась вокруг, прежде чем заговорить:
— Кэми, я скажу это один-единственный раз. Что бы ты не делала, перестань. Если кто-нибудь услышит тебя... Это может расстроить многих людей
— Мне нужно знать, — умоляюще сказала я, чувствуя, как трясутся губы.
В моей голове завертелись шестеренки, но вдруг Эбби повернулась ко мне, внезапно разозлившись.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что у тебя нет ощущения ? Его будущая жена сидит рядом с Джимом. Ты — не она, — прошипела она.
— Гулька, — предупреждающе сказал Трэвис.
Я опешила от ее внезапной нападки.
— Он по-прежнему дорог мне. То, что было между нами, не стерлось в одночасье, оттого что мы разошлись, — ответила я.
Эбби, казалось, все больше беспокоилась из-за моего громкого голоса.
— Я уверена, что для вас это сложная ситуация, но вы не просто разошлись, Кэми. Ты вышла замуж за его брата. Он двинулся дальше. Ты не скорбящая вдова, как бы тебе этого не хотелось.
— Эбби, — сказал Трэвис.
Она откинулась назад, скрестив руки.
— Я так и знала, что она перевернет все на себя сегодня. Она полностью забрала себе Джима, заставила Трентона страдать из-за бесплодия, а теперь еще хочет, чтобы все признали, что она первая любила Томаса.
— Я бы была рада, если бы вы приезжали чаще, — сказала я.
— Ты не живешь здесь, — возмущенно сказал Эбби, — и еще имеешь смелость приглашать меня в дом Джима! Я была в этой семье дольше, чем ты.
— Я не заставляю Трента страдать. Он хочет ребенка так же, как и я, — сказала я, не обращая внимание на ее заявление прав.
— И все же он буквально живет от теста до теста, прерываясь только для того, чтобы показать тебе, что он несчастен.
— Раньше я любила Томаса, — наконец сказала я.
— Он женится на Лииз, — огрызнулась Эбби. — Уверена, ты чувствуешь себя в праве чувствовать, будто потеряла столько же, сколько и она, но она там держит свою дочь. Ты хотя бы подошла к ней и выразила соболезнования?
Я начала говорить, заикаясь из-за столь неожиданного нападения. Я не была уверена, откуда Эбби взяла в себе столько злобы, но, видимо, все это копилось в ней долгое время.
— Я просто не... Я не хочу, чтобы она чувствовала себя неуютно.
— Если ты считаешь, что Лииз думает о тебе не просто как о невестке Томаса, то ты круто ошибаешься. Я гарантирую, что из-за тебя она точно неуютно себя не почувствует.
Ее слова слишком ранили меня. Я сдула губы и посмотрела вниз, вытирая салфеткой нос.
— Детка, — сказал Трэвис, разминая плечи своей жены. — Полегче.
— Кэми? — Сказал Трентон, подхоя к нам.
— О, черт, — прошептал Трэвис.
Он встал передо мной на колени, ожидая моего ответа.
— Тебя обнять, куколка?
Я вытерла нос и глаза и с легкой улыбкой посмотрела на него.
— Просто грустно, — сказала я.
Трентон погладил меня по голове.
— Ага. Давай, пойдем со мной. Папа спрашивает о тебе.
Я встала, оставив Трэвиса и Эбби в одиночестве. Она никогда не говорила мне ничего подобного, и я тут же начала искать ей оправдания. Она только что родила, и ее гормоны вышли из-под контроля, Картер один был в больнице, в то время как она была здесь, чтобы оплакать Томаса и поддержать Трэвиса. Может, она не имела в виду ничего плохого. Может, она сорвалась. Но потерять свою невозмутимость, особенно без какой-то провокации — это было не похоже на Эбби.
Трентон повел меня в гостиную, и я оглянулась на Эбби. На ее лице уже был виноватый вид. Трэвис успокаивал ее, но выражения их лиц отличались от лиц остальных людей в комнате.
Мои глаза переместились на урну с прахом Томаса, стоящую на полке, и я мысленно попросила Бога, чтобы они действительно что-то от меня скрывали, и чтобы мои инстинкты меня не подводили. Когда Джим попал в поле зрения, я затаила дыхание. Он сидел, сгорбившись, с огромными мешками под глазами и обвисшим лицом. Конечно, если бы все это было прикрытием, они бы ему сказали. Они бы не позволили ему думать, что его сын был мертв.
Стакан с ледяной водой Джима был почти нетронут, так что я взяла его со стола и сказала попить. Он сделал глоток и отдал стакан.
— Спасибо, сестренка.
Я села на пол около него, погладив его по колену.
— Хочешь есть?
Запеканки, которыми был заставлен почти весь стол, были едва тронуты. Еще неделю назад мальчики Мэддоксы за секунду съели бы все, но сейчас к еде притрагивались только дети. Все остальные бродили вокруг как ходячие мертвецы с фужерами или стаканами с алкоголем.
Джим покачал головой.
— Нет, спасибо. У тебя все в порядке? Что-нибудь нужно? Я не видел тебя какое-то время.
Я улыбнулась, уже не чувствуя себя таким монстром, как при разговоре с Эбби. Я заботилась о папе, и я видела, что ему становилось лучше, когда я была рядом. Он знал, что я заботилась о нем. Эбби могла говорить что угодно, и, возможно, отчасти она была права, но я была Мэддокс, и меня волновало лишь то, какой видели меня Джим и Трентон.