Тесс возвращается с двумя медсестрами, и они втроем помогают мне выбраться из машины и сесть в кресло-каталку. Медсестра провозит меня сквозь двойные двери, ведущие к смотровой, где вдоль стены стоят кровати, разделенные занавесками. Когда меня перекладывают на кровать, Тесс садится рядом, а медсестра записывает мою личную информацию.
– Вы можете сказать, где болит, и описать боль? – спрашивает она.
– У меня стреляющие боли, но еще какое-то странное тянущее ощущение. Это плохо? – спрашиваю я.
– Я не доктор, милая. Но не волнуйся. Это отличная больница. – Медсестра заполняет бланк на планшете. – Как вы оцениваете свою боль по шкале от одного до десяти? Один – боли нет, а десять – невыносимая боль.
– Если не двигать коленом, то около пяти. Но если его согнуть, то выстреливает боль до восьми или девяти.
Скорее, даже десяти.
Стараюсь храбриться. Наверное, десятка для тех, кто пережил автокатастрофу, а не свалился с лестницы. Но если медсестра попросит оценить, насколько я сейчас напугана, то это двенадцать.
– Как вы повредили колено? – спрашивает медсестра.
Если я скажу, что это Рид меня толкнул, его могут арестовать. Не касайся все это Тесс, я бы уже вызвала полицию.
Но миссис Майклс не может сама содержать себя и Тесс. Она пыталась прежде, и все прошло не очень хорошо. Казалось, что они каждый год переезжали в другую замызганную квартирку. Когда у миссис Майклс закончились друзья, у которых можно переночевать, Рид начал работать дополнительно, чтобы помочь ей.
– Я упала с лестницы, – отвечаю я.
– Вы обо что-то ударились коленом? – Она записывает.
– Коленная чашечка ударилась о землю.
– О тротуар, – добавляет Тесс, заламывая руки.
Медсестра заканчивает писать.
– Доктор придет и осмотрит вас. Кому-нибудь надо позвонить?
– Я уже поговорила с ее мамой, – говорит Тесс. – Она в пути.
– Через несколько минут приду вас проверить.
Медсестра задергивает занавеску, и мы с Тесс остаемся наедине.
– Спасибо, что ничего не рассказала, – говорит она.
– Знаю, что ты мне не веришь, но я говорю правду.
Тесс прижимает руки к вискам, будто сражается с сильнейшей головной болью.
– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Ты моя лучшая подруга. Я хочу тебе верить. Но мы ведем разговор о Риде. Он мой брат. Он бы мне не соврал. И он тебя любит. Он никогда бы тебя не обидел.
До сегодняшнего вечера я думала то же самое.
– Знаю, что ты хочешь верить ему, но он признался, что это его допинг. Именно из-за этого мы ругались перед тем, как он…
– Это непонимание. – Тесс начинает разговаривать резким тоном. – Это единственное объяснение.
Не единственное.
Не успевает спор перерасти в нечто большее, как слышу за занавеской маму, которая спрашивает про меня.
– Я ищу свою дочь, Пейтон Риос.
– Мам? – зову ее.
Через мгновение она отдергивает ткань и, подбежав ко мне, заключает в объятия.
– Слава Богу, ты в порядке. Что случилось?
Мама выпрямляется и переводит взгляд с меня на Тесс.
– Пойду в комнату ожидания. – Тесс пытается раздвинуть занавеску, но не может найти выход, поэтому ей приходится обойти маму, чтобы добраться до другой стороны. В обычной ситуации Тесс обняла бы ее, но не сегодня.
Мама берет меня за руку.
– Что происходит?
Я стараюсь сдерживать слезы.
– Мы были на вечеринке, и я пошла к машине Рида, чтобы найти телефон. Но нашла кое-что другое.
– Что? – Мама наклоняется ближе, и ее темные волосы падают вперед.
– Мам, он употребляет допинг. Я нашла стероиды в его спортивной сумке.
– Не понимаю. И как это связано с твоим коленом? – Как только мама задает этот вопрос, в ее глазах мелькает понимание. – Что случилось с твоим коленом? – Она произносит каждое слово медленно, подчеркивая их значение. – Тесс сказала, ты упала с лестницы.
– Это так. – Киваю, и по моей щеке течет слеза. – Рид меня толкнул.
Мама прищуривается.
– Это сделал Рид? – Выражение ее лица становится каменным, как у жены разведчика морской пехоты. – Я сейчас вернусь.
– Мам не надо! – Пытаюсь приподняться на кровати. – Мам!
Она проносится мимо других кроватей и проходит через автоматические двери, ведущие к комнате ожиданий. Я начинаю паниковать. Что, если она сделает что-то глупое, и Рид разозлится и ее тоже обидит?
В мыслях всплывает картинка, когда она стояла у окна в одной лишь ночной сорочке.
Мне было восемь или девять. Папы не было, и мама кого-то услышала снаружи. Она сказала мне спрятаться под кровать, и я подчинилась минуты на две, но потом поспешила вниз посмотреть. Она стояла у эркерного окна нашей гостиной с битой на плече и телефоном в руке. Она позвонила 911, и приехала полиция. Ничего не случилось, но той ночью, наблюдая за ней, я поняла – если бы на улице кто-то был, мама бы нас защитила.