Я бросил злосчастный медальон в мешочек.
— Завяжи его, — скомандовала она, передав мне кусок чего-то, похожего на обычную бечевку, но, насколько я знал, все, что Амма использовала в своих чарах, никогда не было обычным, даже если и было тем, чем выглядело. — А теперь ты должен вернуться туда, где ты взял его, и закопать обратно. Иди прямо сейчас.
— Амма, что происходит?
Она поднялась на несколько ступенек и схватила мой подбородок, отбросив волосы с моих глаз. Впервые после того, как я вытащил медальон из кармана, она смотрела мне в глаза. Так мы и стояли где-то с минуту, и это была самая длинная минута в моей жизни. Выражение ее лица при этом было мне незнакомо и непонятно.
— Ты не готов, — прошептала она, опуская руку.
— Не готов к чему?
— Делай, как я сказала. Забери этот мешочек туда, где ты взял его, и закопай. А затем возвращайся прямо домой. И я не хочу, чтобы ты путался с этой девчонкой, ты меня понял?
Она сказала все, что собиралась сказать, может быть даже больше. Но мне этого никогда не узнать, потому что если и есть что-то, что Амма умеет делать лучше гадания на картах и разгадывания кроссвордов, так это хранить секреты.
— Итан Уэйт, ты встал?
Который час? Девять тридцать, суббота. Мне нужно было вставать прямо сейчас, но я был совершенно обессилен. Прошлым вечером я гулял целых два часа, чтобы Амма поверила в то, что я вернулся в Гринбрайер и закопал медальон.
Я поднялся и проковылял через комнату, спотыкаясь о коробки залежалого печенья Ореос. В моей комнате всегда был бардак и забита она таким количеством вещей, что папа как-то сказал, что из-за груды хлама я однажды спалю весь дом дотла. Хотя он тут уже давно не появлялся. На стенах и потолке помимо моей карты повсюду висели картинки тех мест, в которых я надеялся когда-нибудь побывать: Афины, Барселона, Москва и даже Аляска. В комнате штабелями были свалены коробки с обувью, где-то на три-четыре фута в высоту. Хотя казалось, что они стоят беспорядочно, я мог мгновенно найти любую коробку — от белой коробки Адидаса с кучей зажигалок, оставшихся на память от моего увлечения пиротехникой в восьмом классе, до зеленой коробки Нью Бэланс со стреляными гильзами и куском флага, которые я нашел с мамой в форте Самтер.
И, наконец, то, что я искал — желтая коробка Найка с медальоном, который чуть не лишил Амму рассудка. Я открыл коробку и вытащил гладкий кожаный мешочек. Судя по вчерашнему, его стоило бы спрятать как следует, но я опять сунул его в карман, просто так, на всякий случай.
Амма снова закричала с лестницы:
— А ну спускайся вниз, или ты опоздаешь.
— Буду внизу через минуту.
Каждую субботу я проводил половину дня с тремя самыми старыми женщинами в Гатлине — моими двоюродными бабушками: Мерси, Пруденс и Грейс. Все в городе называли их просто Сестрами, словно они были единым целым, и они были действительно неразлучны. Каждой их них было уже под сотню лет, и даже они уже не помнили, кто из них старше. Все они не единожды были замужем, но пережили всех своих мужей и съехались в дом тетушки Грейс, чтобы жить вместе. Больше их возраста был лишь их маразм.
Когда мне было, наверное, двенадцать, мама стала брать меня с собой к ним, чтобы я помогал ей, и с тех пор я продолжал этот ритуал. И самым отвратительным было то, что я должен был сопровождать их в церковь по субботам. Сестры были баптистками, поэтому ходили в церковь по субботам, воскресеньям и даже большую часть остальных дней недели.
Но сегодня все было по-другому. Я вылез из кровати и оказался в душе до того, как Амма выкрикнула мое имя в третий раз. Я не мог дождаться, когда выберусь отсюда. Сестры знали всё и обо всех, кто когда-либо жил в Гатлине, и они были связаны родственными узами не только между собой, но и, благодаря своим бракам, с доброй половиной города. После моего видения стало ясно, что буква Ж в гравировке ЖКД означает Женевьеву. И если и был кто-то, кто мог бы подсказать, что означают остальные инициалы, то это были три самые старые женщины в городе.
Когда я открыл верхний ящик своего комода, чтобы достать носки, то увидел маленькую куклу в виде обезьянки из носка, державшую маленький мешочек соли и голубой камешек — один из оберегов Аммы. Она мастерила их для защиты от злых духов, неудачи и даже от холода. Она подсунула один такой под дверь папиного кабинета, когда он начал работать по воскресеньям вместо похода в церковь. Хотя мой отец никогда не проявлял интереса к этим походам, Амма всегда повторяла, что у бога зачтется и просто присутствие. Пару месяцев спустя мой отец купил в Интернет-магазине куклу кухонной ведьмы и повесил ее над плитой. Амма так разозлилась на него за это, что еще целую неделю подавала остывшую еду и сожженный кофе.