И, наконец, то, что я искал — желтая коробка Найка с медальоном, который чуть не лишил Амму рассудка. Я открыл коробку и вытащил гладкий кожаный мешочек. Судя по вчерашнему, его стоило бы спрятать как следует, но я опять сунул его в карман, просто так, на всякий случай.
Амма снова закричала с лестницы:
— А ну спускайся вниз, или ты опоздаешь.
— Буду внизу через минуту.
Каждую субботу я проводил половину дня с тремя самыми старыми женщинами в Гатлине — моими двоюродными бабушками: Мерси, Пруденс и Грейс. Все в городе называли их просто Сестрами, словно они были единым целым, и они были действительно неразлучны. Каждой их них было уже под сотню лет, и даже они уже не помнили, кто из них старше. Все они не единожды были замужем, но пережили всех своих мужей и съехались в дом тетушки Грейс, чтобы жить вместе. Больше их возраста был лишь их маразм.
Когда мне было, наверное, двенадцать, мама стала брать меня с собой к ним, чтобы я помогал ей, и с тех пор я продолжал этот ритуал. И самым отвратительным было то, что я должен был сопровождать их в церковь по субботам. Сестры были баптистками, поэтому ходили в церковь по субботам, воскресеньям и даже большую часть остальных дней недели.
Но сегодня все было по-другому. Я вылез из кровати и оказался в душе до того, как Амма выкрикнула мое имя в третий раз. Я не мог дождаться, когда выберусь отсюда. Сестры знали всё и обо всех, кто когда-либо жил в Гатлине, и они были связаны родственными узами не только между собой, но и, благодаря своим бракам, с доброй половиной города. После моего видения стало ясно, что буква Ж в гравировке ЖКД означает Женевьеву. И если и был кто-то, кто мог бы подсказать, что означают остальные инициалы, то это были три самые старые женщины в городе.
Когда я открыл верхний ящик своего комода, чтобы достать носки, то увидел маленькую куклу в виде обезьянки из носка, державшую маленький мешочек соли и голубой камешек — один из оберегов Аммы. Она мастерила их для защиты от злых духов, неудачи и даже от холода. Она подсунула один такой под дверь папиного кабинета, когда он начал работать по воскресеньям вместо похода в церковь. Хотя мой отец никогда не проявлял интереса к этим походам, Амма всегда повторяла, что у бога зачтется и просто присутствие. Пару месяцев спустя мой отец купил в Интернет-магазине куклу кухонной ведьмы и повесил ее над плитой. Амма так разозлилась на него за это, что еще целую неделю подавала остывшую еду и сожженный кофе.
Обычно, когда я находил такие небольшие подарки от Аммы, я не придавал им значения. Но тут был замешан медальон. Было что-то такое, что она не хотела, чтобы я узнал.
Сцену, которую я застал по прибытии в дом Сестер, можно описать только одним словом — хаос. Тетушка Мерси открыла дверь все еще в бигуди.
— Слава Богу, ты пришел, Итан. У нас тут чрез-вычайная ситуация, — сказала она, произнося первый слог так, словно он был отдельным словом.
Половину из того, что они говорили, я вообще не понимал — у них был жуткий южный акцент, а грамматика хромала на обе ноги. Хотя для Гатлина это было совершенно естественно — здесь возраст людей можно было определить по говору.
— Мэм?
— Харлон Джеймс пострадал, и я боюсь, как бы он не помер совсем, — последние два слово она прошептала так тихо, словно сам Господь Бог мог ее слушать, и она боялась подать ему такую идею.
Харлон Джеймс был йоркширским терьером тети Пруденс, названный так в честь ее последнего мужа.
— Что случилось?
— Я тебе скажу, что случилось, — произнесла тетя Пруденс, появившись неизвестно откуда с аптечкой в руках. — Грейс пыталась убить бедняжку Харлона Джеймса, и он едва жив.
— Я не пыталась убить его! — завопила из кухни тетушка Грейс. — Не рассказывай сказки, Пруденс Джейн. Это был несчастный случай!
— Итан, позвони Дину Уилксу и скажи ему, что у нас чрезвычайная ситуация, — велела мне тетя Пруденс, вытаскивая из аптечки пузырек с нюхательной солью и две больших упаковки бинта.