— Волос лежал на подушке. На моейподушке. Этой суке хватило наглости еще и попользоваться моей зубной пастой, моей щеткой, моей расческой и даже моими духами — флакон опустел чуть не на треть, а был совсем полный. И что бы ей не захватить с собой свою сучью косметичку? Нет, ей надо было позаимствовать мои вещи, подобраться ко мне поближе. — Сью Кэрол всхлипнула. — Je reviens. [75]
Женщины сокрушенно качали головами, обдумывая ситуацию. Похоже, у преступления были отягчающие обстоятельства.
— Понимаете, тут столько намешано, — жаловалась Сью Кэрол. — Все это не лезет ни в какие рамки, даже по меркам обычного распутства. Он знал… он знал… — Она зарыдала. — Знал, как я себя чувствовала в последнее время, как я чуть не поставила на себе крест… Если бы он просто сходил налево, то мне было бы не так тяжело. Если бы он переспал с ней где-нибудь в мотеле, то, честное слово, я могла бы это вынести. Но это произошло именно сейчас, именно в нашей постели, пока я зарабатывала нам на хлеб и думала, что мне уже не добиться того, о чем я всю жизнь мечтала… И потом, все эти годы я догадывалась о его изменах, а он говорил, что я сумасшедшая. — Она затравленно смотрела на подруг единственным видящим глазом. — Я ведь не сумасшедшая, а?
— Дай-ка взглянуть, — попросила Нина.
Она поднесла волос к свету и внимательно его рассмотрела.
— Азиатка, — вынесла она вердикт. — Волос некрашеный, незавитой, значит, молодая. Азиатка или американская индианка…
— Надо говорить просто «индианка». Так они сами предпочитают себя называть, — поправила ее Джесси. Боже, этим вечером все напоминало ей о Джессе Дарке!
— Но знаете, что самое гнусное? — крикнула Сью Кэрол.
— Что? — спросила Марта. Она встала со своего места во главе стола и направилась к Сью Кэрол.
— Слушайте, — вмешалась Джесси, желая прервать мучительную исповедь, — апельсины уже пропитались кассисом… Ну, кому положить?
Предложение осталось без ответа — подруги, как завороженные, разглядывали волос. Даже Джесси не удержалась и украдкой посмотрела на него.
— Когда я позвонила ему, — с мрачным упоением начала Сью Кэрол, — и спросила, работать мне допоздна или приехать домой, чтобы он не скучал, он ответил: «Знаешь, милая, я тоже занят, так почему бы тебене поработать еще одну смену?»
Сью Кэрол сделала паузу, ожидая всеобщего ропота, коллективного вздоха возмущения. Разве такое поведение могло вызвать иную реакцию? «Мама родная, — подумала Нина, — вот паразит».
— Вернувшись домой, я застала его в постели, спящим. Между прочим, я притащила ему полную сумку королевских крабов с Аляски. Он проснулся — наверное, почувствовал запах. Я ему: «Милый, я тебе кое-что вкусненькое принесла». И вот когда он сел в кровати и протянул свою клешню к крабам, я и увидела… волос.
— И ты еще принесла ему крабов! — воскликнула Джесси и поставила тарелку с апельсинами, чтобы обнять подругу. — Ах, какая же ты чудная! Как я тебя люблю…
— Ах, как мы тебя любим! — хором закричали Лисбет и Клер, присоединяясь к объятию.
— Ах, и я вас всех люблю! А его ненавижу.
— Мужик он и есть мужик, что с него возьмешь, — миролюбиво подытожила Нина (ненавидеть она не умела).
Тут вдруг Марта подскочила к Сью Кэрол и выхватила у нее волос.
— Слушай, — сказала Марта с самым решительным видом. — Еще не все потеряно. Считай, что никакого волоса не было.
— Но я уже обвинила его в измене!
— Возьмешь свои слова обратно. Скажешь, что ошиблась. Это… пустяки. Все мужчины изменяют. Они не такие, как мы, и их измены ничего не значат. Это просто развлечение, как бокс. Поверь, твой Боб мог с таким же успехом пойти на… бои без правил. Это одно и то же.
— Ну-ка, отдай мне волос, — потребовала Сью Кэрол, пытаясь вырвать его у Марты. — Это моя собственность.
— Пусть он побудет у меня, а я вот что тебе скажу. Слава богу, что я вовремя об этом узнала. Ты же чуть не лишилась всего! Но дело еще можно поправить. Главное — не думать о том, что американская индианка была в твоей постели. Не думать — и все. Я открою тебе одну тайну… возможно, со стороны она покажется неприятной, но ты сумеешь извлечь из нее урок.
Марта сделала глубокий вдох. Она не любила рассказывать об отношениях между родителями, но решила, что в данной ситуации это необходимо.
— Отец изменял маме по два раза в неделю, — объявила она, — причем каждый раз с рыжими толстушками.
Она покосилась на Нину. Та вздрогнула. Во-первых, она была толстушкой, во-вторых, рыжей (с сегодняшнего дня), а в-третьих, отец Марты, Эмир Саркис-Слоун, добивался и ее благосклонности… Они праздновали помолвку Марты в ресторане, и Эмир подкараулил Нину в тесном коридоре (Нина молча обругала свои пышные груди, помешавшие ей улизнуть). Эмир поцеловал ее, причем поцелуй этот не был поцелуем вежливости — они ведь не прощались, а просто встретились по дороге в уборную. Это был полупоцелуй, полуукус — Нина ощутила прикосновение влажной губы и острых зубов Эмира.
— Я бы мог позаботиться о тебе, — проворковал он.
— Спасибо за предложение, — ответила Нина (и какого черта она с ним церемонилась?), — но я уж как-нибудь сама.
Теперь, внимая рассказу Марты о том, как ее отец содержал женщин, Нина смогла в подробностях представить себе, что ожидало ее в качестве наложницы: подобие гаремной роскоши в ячейке многоэтажного улья где-нибудь в Куинсе. Она бы поглядывала в окно на индустриальные пейзажи восточного Нью-Йорка, исполняя такие сексуальные прихоти Эмира, какие мать Марты, Афина Люсиль, даже не могла себе вообразить.
— А мама не имела ничего против, — сообщила подругам Марта. — Мне кажется, она была благодарна этим женщинам. Это как с Моникой Левински — на мой взгляд, Хилари следовало сказать ей «спасибо».
Возмущенный ропот подруг не смутил Марту, и она продолжала:
— Ну, это же древнейшая сексуальная система: жена занимает почетное положение, а другие женщины служат… сосудами для удовлетворения нужд. — На лице Марты возникла гримаса отвращения, словно ей опять подсунули сыр, по ее мнению, испорченный. — Большая ошибка нашего так называемого освобождения заключается в том, что теперь мы якобы должны заниматься этими непристойностями… предоставлять те услуги, которые, говоря по правде, следовало бы оставить платными. — Марта улыбнулась удачному, как ей показалось, сравнению. — Это как чистка обуви.
Но как же ее мать сносила неверность мужа?
— Всякий раз, когда отец заводил новую любовницу, мама покупала себе красивое платье. — Марта улыбнулась и сделала паузу для большего эффекта. — Они прожили вместе сорок лет… до самой его смерти. — Она глотнула «Эль-Конквистадора». — Видели бы вы, какойу нее был гардероб!
Джесси покачала головой, поставив перед Мартой тарелку с апельсинами.
— Двенадцать шуб, — усилила эффект Марта. — И оба были счастливы.
Марта и в самом деле считала, что нынешний этикет сексуальных отношений приводит к полной уравниловке. Теперь даже ей приходится ублажать Дональда, — хотя и по особым случаям, например в день рождения, как сегодня, — причем ублажать из любви… Говоря по правде, Марта вовсе не горела желанием делать ему минет. Хорошо еще, что она не поужинала в «Зеленом омаре»: по крайней мере, можно не волноваться, что семисотдолларовая трапеза попросится обратно. И дело не в том, что минет вызывал у нее такое отвращение, просто она ничего не могла поделать со своими рефлексами: она давилась, и ее начинало тошнить. Но разве это не естественная реакция, когда в глотку упирается такая штуковина? Интересно, как Моника Левински и остальные выходят из положения? Марта пометила в электронной записной книжке: «Поучиться делать минет». Пожалуй, стоит проконсультироваться у стилиста Андре: он гей и наверняка поднаторел в этом деле.
Тем не менее Марта не имела бы ничего против, если бы Дональд обратился за этой услугой к профессионалке, как он поступал, когда ему требовались массаж или педикюр.