— Вы все, все ненавидите меня, — подытожила Марта, — а ведь вы мои лучшие подруги.
Она взяла свои сумки и побрела к лифту. Никто не знал, что предпринять. Только Клер смогла остановить Марту.
— Слушай, — сказала она, — в дружбе всякое случается — споры, раздоры. Это не значит, что мы тебя не любим. — Она отвела Марту к дивану и жестом пригласила ее сесть. — Кстати, ты во многом права: я стала старше, но действительно… так и не выросла.
— Я не хотела тебя обидеть, — пролепетала Марта. Казалось, она вот-вот заплачет. — Мы все еще молоды, но это не может тянуться вечно…
— Возможно, ты права, но нельзя быть такой… резкой. Впрочем, хочу сказать тебе спасибо.
— Пожалуйста, — пробормотала Марта.
Взрыв хохота.
— Ты так меня разозлила, что у меня в мыслях наступил полный порядок, — призналась Клер. — Я здорово завелась. Бегая туда-сюда я получила такую встряску, какой не получала с той встречи во фруктовой лавке. Господи, ну кто знает, правилен мой выбор или нет? — Она дотронулась до живота. — Главное — это мой выбор. Да, я хочу этого ребенка, потому что это дитя любви, а не плод долгой и скучной связи. В конце концов, это моя жизнь, жизнь,а не какое-то размеренное, унылое продвижение к финалу. По мне так лучше рисковать по-крупному — если теряешь, то все сразу…
Марта подняла глаза на Клер и наконец-то увидела ее.
— Я тебе завидую, — прошептала она, — но, поверь, желаю тебе только добра.
— Я знаю, — ответила Клер. — И мы вовсе не ненавидим тебя. Да, мы говорим о тебе, но говорим… с нежностью. Более того, надеюсь, все со мной согласятся, — она оглядела присутствующих, — если я скажу: Марта, ну что бы мы без тебя делали?
— Человек ты вообще-то хороший, — хором загудели подруги.
— Простите, простите, — залепетала Марта, шмыгая носом, — я не хотела вас обидеть…
Клер тоже заплакала.
— И я вовсе не такая дурочка, какой ты меня считаешь. Я наблюдаюсь у врачей. Просто я другая и не гожусь в компанию ни к деловым женщинам в дорогих костюмах для беременных, ни к хипповым девицам, рожающим в ванной. Но я проходила обследование — у меня брали анализ околоплодной жидкости, и я знаю, знаю… с ребенком все будет в порядке и… — Слезы хлынули у нее из глаз. — Это девочка.
Они сбились в кучу и обнялись, рыдая так, как еще никогда в жизни не рыдали… даже двадцать лет назад в «Тереза-хаусе».
— Я так рада, — всхлипывала Джесси, — так рада, что устроила эту вечеринку…
Всем известно — кастрюля, за которой тщательно следят, ни за что не закипит. Не зазвонит и телефон, если очень сильно ждать звонка. В два часа ночи, когда подруги уже спали, Джесси вскочила, словно ужаленная, услышав пронзительный визг телефона. Она была так поглощена прошедшим вечером, что сперва даже не узнала низкий мужской голос на том конце провода, но потом, когда дымка усталости рассеялась…
— Ах, это ты, — сказала Джесси. — Жду твоих извинений. Разве ты забыл: «Мое время — это твое время»?
— Меня арестовали, — ответил он.
Она засмеялась с облегчением.
— Слава богу. Но разве тебе не разрешили сделать один звонок?
— Я позвонил матери. Она ждала меня к обеду, а тут демонстрация вышла из-под контроля. Всю ночь просидел за решеткой.
«И я тоже», — подумала она. Так что — верить ему или нет?
Она понизила голос, чтобы не разбудить остальных.
— Слушай, — сказала она, — я больше не мечтаю о семейном уюте… Мне бы не хотелось… стирать твое белье.
— А что вдруг ты заговорила о белье?
— Не знаю. Возможно, я чувствую, что не хочу жить с тобой вместе. Я просто… хочу навещать тебя время от времени, и чтобы ты тоже навещал меня… Просто… — Черт, она никак не могла удержаться от этого признания! — Я так люблю тебя… Ты такой дикий и свирепый, а я… я ни за что не уеду из Нью-Йорка насовсем.
— Знаю, — помолчав, сказал он. — Мы оба знаем. А когда ты снова приедешь в Колорадо?
— Скоро.
— Надолго?
— Пока эта история не закончится. Пока не получу то, что мне нужно.
— Мне неприятно об этом говорить, но, думаю, мои предки действительно виновны, — признался он. — Думаю, они и вправду были каннибалами. Но я все равно буду защищать их репутацию. Я не считаю, что все нужно сводить к научным доказательствам. По-моему, все зависит от того, как эту историю…
— …истолковать, — сказали они в один голос и оба повесили трубку.
— Кто это? — просипела Нина, свернувшаяся калачиком на диване.
— Так — приятель, — ответила Джесси.
Глава восемнадцатая
ТЕСНЕЕ СПЛОТИМ РЯДЫ
Джесси не уснула до рассвета — все хлопотала, чтобы подругам было удобнее. Она раздала им все имевшиеся одеяла и подушки. Женщины в основном спали прямо там, где их настиг сон. Некоторые свернулись по-кошачьи — Сью Кэрол на одном диване с Лисбет, Нина на кушетке. Марта, укрытая накидкой и детскими одеялами, расположилась на полу в самом центре комнаты; поворачиваясь во сне, она то и дело ударялась о стоящую рядом кроватку. Клер лежала к ней спиной в обнимку с диванным валиком. Даже во сне Марта вела себя покровительственно и пыталась укрыть подругу своей накидкой, но Клер все время ее сбрасывала. Так они и спали бок о бок, противоборствуя и в то же время согревая друг друга. Марта слегка похрапывала и время от времени морщила нос, словно чуя поживу.
Клер погрузилась в забытье. Ей снились дети, причем не только ее собственное дитя, но бесконечное множество других. Она чуть не задохнулась от изумления и восторга, ведь ей привиделось то чудо, тот секрет, который все мы узнаем при рождении, но вскоре забываем. Она почувствовала себя младенцем, и ей показалось, что это она покидает матку, продвигается вниз, преодолевает врата тела и выходит на свободу, к свету и жизни. «Так вот как мы появляемся на свет…»— успела подумать Клер, прежде чем истина ускользнула от нее. Через мгновение чудо уже нельзя было вернуть, как невозможно восстановить лопнувший мыльный пузырь, но Клер все равно чувствовала себя избранной — пусть всего лишь на секунду, но она обрела это священное знание. Она пробормотала во сне: «Так вот оно что…» Может, этого было вполне достаточно — взглянуть на чудо одним глазком, на секунду уловить радужные переливы, пусть даже исчезающие. Во сне у Клер бесчисленные младенцы куда-то летели головой вперед и кувыркались в пространстве. Тем временем ее собственное дитя перевернулось во чреве.
Оглядывая свой чердак в четыре часа утра, Джесси попыталась вспомнить, откуда взялась старая фраза: «Город никогда не спит». Может, из какого-то полицейского сериала, снятого в «золотой век» телевидения? Теперь эту фразу приватизировал и заставил работать на себя некий банк, и она ассоциировалась с клекотом банкоматов на Таймс-сквер, выплевывающих новенькие двадцатки при свете полной луны. Таким образом, за фразой «Город никогда не спит» могло скрываться и недреманное око полицейского, бдительно охранявшего наш покой в прошлом, и нынешнее бессонное бытие нашего странного мира, круглосуточно подсчитывающего барыши и потери.
«Что бы ни значила эта фраза, — думала Джесси, на цыпочках подходя к огромному окну, — этой ночью город уснул». Пусть ненадолго, уже перед самым рассветом, но он все-таки сомкнул глаза, несмотря на бушевавшую метель, которую впоследствии назвали «снежной бурей столетия».
Однако к пяти часам утра, судя по виду из окон Джесси, «снежная буря столетия» казалась уже и не бурей вовсе, а чем-то вроде передышки перед новыми напастями. Снег как бинтом обматывал раны города. На всем, что раньше было грязным, неприглядным, уродливым, теперь лежал белый покров, плотный и мягкий, освещенный лиловым сиянием.
На двенадцатом этаже в доме № 16 по Бутан-стрит это сияние озаряло лица женщин, по-прежнему лежавших вместе посреди кавардака, оставшегося от вечеринки. Одни крепко спали, другие что-то бормотали спросонья, переговариваясь между собой во время своих блужданий из одного мира в другой.