Но к тому времени, когда мальчики стали юношами, произошла странная перемена: Хемпы стали весьма известными людьми в пограничных районах, чуть ли не героями, Атер управлял добрым десятком поместий, расположенных в Зулуленде, и собирал ренту для живущих за границей землевладельцев. А мистер Мэтью Хемп был представлен губернатору в клубе стрелков. Губернатор, человек тучный и большой насмешник, предложил ему пост судьи.
— Нам нужны способные люди, — сказал он.
Мэтью Хемп, улыбаясь в усы и в то же время напряженно наблюдая за губернатором единственным глазом, проскрипел своим металлическим голосом:
— Боюсь, у меня нет способностей к юриспруденции, ваше превосходительство.
— Не беда. Если вы не займете эту должность, мне придется назначить на нее еще большего дурака.
Мистер Хемп засмеялся в ответ, но предложенный пост принял. Через пять лет у него уже были деньги, ферма и скот. Том Эрскин не понимал всеобщего уважения к Хемпу и не разделял его. Возможно, что обида, нанесенная ему когда-то, была слишком глубока, а может быть, Том подозревал, что между его отцом и Хемпом существует какой-то сговор. Том, казалось, до сих пор оставался таким же упрямым и непосредственным, как в детстве, и поэтому не умел прощать.
Том не торопился спешиться. Зулус-полицейский отсалютовал ему своим до блеска начищенным ассагаем. В конце двора, заросшего сорной травой, с плетеного шеста при полном безветрии уныло свисал британский национальный флаг. Том все еще не двигался — словно страшный сон, стояло перед ним прошлое… У него были широкие плечи, и в седле он казался грузным; золотисто-рыжие усы его блестели на солнце, а в глазах у него была тревога. Судья вышел из дому и остановился в дверях.
— Добрый день, Эрскин.
Том кивнул ему в ответ так же, как полицейскому, только холоднее. Он не позволит обращаться с собой, как с мальчишкой. Другое дело старый Но-Ингиль — он человек мужественный, достойный, его старшинство и покровительство не грех и принять. Хемп что-то кричал на весь двор, — высокий человек в длинном черном сюртуке, с повязкой, прикрывающей пустую глазницу; его седые волосы торчали дыбом, как будто он только что поднялся с постели. Возможно, он спал не раздеваясь — костюм его был совсем измят. Хемп всегда казался таким: грубым, бесцеремонным, властным.
— Слезай с лошади, парень, и входи в дом. Как твой отец?
Том спешился и бросил поводья полицейскому. Он не подал Хемпу руки и лишь сухо объяснил ему, что ищет зулуса по имени Коломб. Пока он говорил, в единственном глазу Хемпа светилось такое презрение, такая глумливая насмешка, что краска бросилась Тому в лицо.
— Коломб — это, кажется, тот парень, который считался твоим побратимом?
— Он сын Офени и последнее время жил на Уиткранцской ферме моего отца, пока его оттуда не выгнали.
Короткий смешок судьи и весь его вид, как бы говоривший, что ему, Хемпу, известна вся подноготная семейной жизни Эрскинов, взбесили Тома. Он чувствовал, что его ждет новый удар, и приготовился к нему. Возможно, Коломб уже побывал в руках Хемпа, в тюрьме и под плетьми, так что теперь спина его уже исполосована рубцами.
— Этот парень — закоренелый преступник. Зачем он тебе нужен?
— Если он преступник — значит, он нужен вам.
— Не мне, а полиции. Он сбился с пути потому, что его испортили, дали ему образование. Твой отец раскусил его и прогнал со своей земли. Парень в этом ничуть не виноват, и мне даже немного жаль его, Эрскин.
— Жаль?
— Да. Я его все равно поймаю. Он наверняка постарается снова пробраться сюда, и мы уготовим ему ловушку. Тогда я тебя извещу, если хочешь.
Том направился к лошади, но судья пошел за ним следом и встал у стремени, когда Том сел в седло.
— Между прочим, скот твоего Коломба пасется на ферме Мисганст у Стоффеля де Вета. Вот что заставит его вернуться.
— Я съезжу к де Вету.
— Ходят слухи, что вы снижаете арендную плату с хижин. Верно это?
— Я об этом не слыхал.
— Так я и думал: больно это непохоже на твоего отца. Но если бы кто-нибудь так поступил — скажу тебе откровенно, уж я-то знаю кафров, — это сочли бы признаком слабости. Сейчас нужна сила, а не слабость.
Всегда нужна сила, а не слабость. Всегда идти вперед с развернутыми знаменами и держать зулуса в узде твердой рукой. А за всем этим скрывается вечный страх, первая, еще незримая, еще не причиняющая боли клетка злокачественной опухоли. Страх заставлял британских колонистов быть сильными, решительными и смелыми, как буры. Но они совсем недавно оторвались от родины. Они еще не жили целыми поколениями на чужой земле и были подобны плодоносящему растению на скудной почве, которое ради того, чтобы выжить, снова становится бесплодным и горьким, как его предки.