Мать и дочь должны были еще выгладить платья, одеться и умыть детей перед тем, как отправиться в церковь, поэтому Эбен оставил их и присоединился к группе мужчин, расположившихся вокруг жаровни на открытом воздухе. Они сидели лицом к канаве с отбросами, а лист ржавого железа, прикрепленный к столбу, защищал их от ветра. Они молчали. Время от времени кто-нибудь бросал палку или камень в овраг или передавал по кругу жестянку с табаком. Поселок Виктория имел на своем счету кое-какие заслуги: правительство с помощью миссионеров сформировало целый полк из зулусов-христиан. Тысячи людей, польстившись на жалованье или из страха перед репрессиями и полицией, вступили в этот полк. Тогда среди них появились Мейм и жены ушедших к Бамбате христиан из секты эфиопов. И вскоре комиссарские импи потребовали выборности вождей, а затем заявили, что готовы защищать только свои собственные дома — лачуги поселка и миссию. К концу шестой недели, по совету главного зулусского комиссара, они были распущены по домам. Роза тоже участвовала в этой работе, и с тех пор Мейм позволяла ей отлучаться одной по ночам, когда нужно было выполнить какое-нибудь поручение. Полиция прочесывала поселок, в самую гущу населения засылались шпионы, поэтому люди были осторожны и молчаливы.
Во время службы в церковь тоже приходили шпионы, поэтому епископ Зингели не сказал ничего лишнего ни в молитвах, ни в проповеди; он ограничился лишь главой 65 из книги пророка Исайи и упомянул о предательстве Иуды Искариота. Роза Сарона молилась о спасении души Люси, за Исайю, за проповедника Давида и за Мьонго, который все еще ожидал смерти в тюрьме. Это было утро того воскресенья, когда произошла битва в ущелье. Молящиеся ничего не знали о происшедшем, ибо ущелье находилось на расстоянии многих дней ходьбы от поселка, но в битком набитой людьми Сионской церкви было мало таких, кто бы не плакал.
Эбен жевал пористые ломтики бычьего легкого, которые Мейм сварила для воскресного угощения. Еды в горшке было явно недостаточно, чтобы все могли насытиться, поэтому он делал вид, что тщательно пережевывает, и говорил больше, чем обычно, стараясь скрыть свои чувства. Прополоскав рот, он сел рядом с Мейм и Розой Сарона и сказал медленно и задумчиво:
— Я иду туда.
Они знали, куда он собирается, и ничего не ответили. Он травинкой чертил узоры в пыли за порогом. Косые лучи солнца проникали в лачугу и освещали ее убогое, но опрятное убранство.
— Я навещу свою мать. Я посмотрю, живы ли мои сестры, дед и… Бхека — добавил он неловко. — Я погляжу на могилу Люси и Коко.
— Ты должен быть осторожен, — оказала Мейм.
— Почему? Я ведь не поеду на поезде. Я пойду пешком мимо ферм, заверну в одеяла пилу, молоток и лопатку и буду делать разную работу для фермеров. Сейчас некому на них работать.
Роза Сарона не поднимала глаз; сердце ее отчаянно билось.
— Я пойду с тобой, Эбен, — еле слышным голосом сказала она.
Он удивленно взглянул на Мейм. Она вязала белую скатерть, которую надеялась продать европейцам, руки ее быстро двигались. Широкое медное кольцо блестело на ее пальце. У Мейм никогда не было постоянного мужа, но силой своего характера она заставляла людей уважать ее, ее обручальное кольцо и ее семью и не задавать лишних вопросов. Думала она еще быстрее, чем двигались ее проворные пальцы. Она знала, что маленькая Лозана, ее Роза Сарона, думала только о своей любви к Исайе и мечтала только о нем. Когда Лозане сказали, что Люси погибла, она безудержно плакала и в течение двух дней не произносила ни слова. Она горевала и потому, что ее любовь и огонек надежды, который зажгла в ее сердце печальная весть, казались ей смертным грехом. Она не могла изгнать из сердца эту надежду, сколько ни молилась. Она мечтала отправиться в места сражений, чтобы искупить свою вину и доказать, что она достойна Люси и Исайи.
Мейм понимала ее чувства, поэтому она сказала:
— Иди и найди Исайю, облегчи его участь и помоги ему.
Лозана подняла глаза, и лицо ее засветилось благодарностью. Внезапно она разразилась рыданиями и уткнулась головой в колени Мейм.
Джози сразу заметила, как изменился ее муж, когда вернулся домой во второй половине дня. Нет, он не казался счастливым. Его потрясли и огорчили новости, услышанные им в поселке. Но в поведении его появились твердость и решимость. Он подождал, пока малыши Джозеф и Мария выйдут играть во двор, и затем рассказал ей обо всем. Он не вилял и не оправдывался, как часто бывало, когда он сообщал ей печальное известие. Она слушала спокойно, с болью в сердце, сильно досадуя на него и немного жалея его. Он возвращался в долину, откуда ушел почти двадцать лет назад. Он ушел, когда еще не появились на свет его сводные сестры, а теперь там выросло новое поколение, и он ничего о нем не знал, он только жадно ловил всякие слухи и расспрашивал случайных людей, приходивших в город наниматься на работу, — особенно об Исайе, своем двоюродном брате. Вдруг Эбен вспомнил, что не сказал жене о Лозане. Они были в кухне, и она раздувала огонь в плите, чтобы вскипятить чай.