— О боже, как я люблю этого человека. Зачем ты убиваешь меня?.. Зачем ты вырвал меня из своего сердца, Том? Неужели я ничего не значу для тебя?
Он не мог заставить ее слушать себя. Она говорила бессвязно, напряженным шепотом и повторяла то, что ее тревожило.
— Том, почему я ничего не значу для тебя?
Наконец она немного успокоилась и, казалось, взяла себя в руки. Она поправила выбившиеся пряди волос и, вздрагивая, плотнее закуталась в пелерину.
— Линда…
— Я слушаю, — сказала она, удивив его своим спокойствием.
— Мне никогда не удастся сказать тебе всего, что я хотел бы сказать… Этому нет конца, и с чего мне начать? Если хочешь, поедем сейчас со мной. Только сейчас, пока я жду.
Она смотрела на него, печальная и прекрасная, но ее слабость, ее мягкость исчезли, и он чувствовал, что навсегда.
— Бедный мой мальчик, — сказала она, — ты превратился в тень. Зачем тебе уезжать голодным? Останься и отдохни. Ты снова придешь в себя.
— Нет, я покончил со своей прежней жизнью, понимаешь? Вероятно, ты понимаешь, именно поэтому ты стала такой чужой, такой холодной.
— Разве?
— Я ничего не могу поделать, Линда. Я тоже изменился и больше не могу так жить. Я не останусь здесь, чтобы падать все ниже и ниже, пока не перестану быть самим собой. Дело идет о моей жизни и о нашем счастье. Я должен бороться, Линда, я еду сейчас в Конистон, чтобы успеть на ночной поезд.
— Том, тебе нужно было родиться в другое время.
Он знал, что это не ее слова. Она услышала их от других, когда они смеялись над ним, и бездумно швырнула их ему в лицо. Они сплотились вокруг него, но совсем не для того, чтобы вывести его из ада, через который он прошел, на ясный дневной свет. Они хотели, сами того не сознавая, лишь окружить его, втащить в свой круг и там задушить. Они хотели утешить его, заставить молчать и отгородить его от воздуха, которым он жадно дышал с той самой минуты, когда был арестован Эльтоном. Зулусы говорили о Черном и Белом Доме, Линда бойко рассуждала о правильном и неправильном мире. Казалось, что все на свете неизбежно разделяется.
Онемевшими пальцами он взялся за повод и с трудом сел в седло, вспомнив, как некогда Линда бежала у его стремени и вся была воплощением несказанной любви. Она сделала шаг вперед и схватила его за полу шинели.
— Ты едешь к Маргарет О’Нейл, — крикнула она возбужденно, но тут же совладала с собой. — Да, поезжай к ней. Она поможет тебе на том пути, который ты избрал. Ведь она тоже любит тебя.
Она проверяла свою власть над ним, и он ждал, глядя не на нее, а поверх ушей своего коня, но чувствуя ее взгляд на себе и снова ощущая ее силу и красоту. «Путь, который ты избрал…» — сказала она непреклонно, страстно и вызывающе. Он мог бы подать коляску и посадить ее. Поехала бы она с ним?
— Я хотел, чтобы ты помогла мне, — сказал он, как будто уже было слишком поздно.
— Я сделала все, что в моих силах, — сказала она.
— Все?
— А ты вырвал меня из своего сердца.
Это было сказано прямо, горько и решительно, и несколько секунд он сидел, закрыв глаза.
Потом он свернул на темневшую между рядами сосен аллею; наступила зимняя ночь. Он удивился, почувствовав силу и резвость своей лошади. И тогда он изумленно осознал, что это свежая лошадь и что он начинает свой новый путь.
