Разве недостаточно было всего этого, чтобы Европа стала идеализировать буров? И разве так уж странно, что Европа почти не замечала, насколько невежественно большинство этих людей, не видела, как изолированность от остального мира ограничила их кругозор, не осуждала их за то, что во времена Бальзака и Диккенса они на своих фермах, как в средние века, читали только толстую семейную Библию, понимали ее текст дословно, безоговорочно верили в учение Кальвина о предопределении и считали себя народом избранных, а африканцев — своими слугами которым сам Господь уготовил столь печальную участь.
Все это зачастую ускользало от внимания европейцев, застилалось дымкой романтики. Но Коуп пытается нарисовать образы реальные, подлинные.
Каждому, кто раскроет «Прекрасный дом», неизбежно вспомнится бурская война. Одно и то же место действия, почти одно и то же время. Те же действующие лица — буры, англичане, африканцы. Совершенно естественно, что каждый из нас, читая книгу, будет сравнивать характеристики Коупа с теми представлениями о Южной Африке начала нынешнего века, которые все мы получили из романов и фильмов о бурской войне. И несовпадения, противоречия выявятся почти наверняка.
На заре нашего столетия в России внимательно следили за событиями в Трансваале и Оранжевой Республике. «Ниву», «Родину», газеты со сводками о боях под Ледисмитом, Кимберли, Мафекингом читали даже в самых глухих уездах Российской империи. В губернских городах и обоих столицах лучшие артисты устраивали концерта в пользу раненых буров. Песню «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне» можно было услышать даже там, где несколькими месяцами раньше лишь краем уха слыхали, а иногда и вовсе не подозревали о существовании такой страны. Шарманщики, знавшие прежде только «Разлуку», разнесли новую песню по всей бескрайней Руси. А предприимчивый петербургский трактирщик даже назвал свое питейное заведение у Царскосельского вокзала словом, которое было у всех на языке, — «Претория».
Воевать в Южную Африку отправились добровольцы из Москвы, Привисленских губерний, с Кавказа.
Всеобщее сочувствие, которое проявлялось к бурам, не только еще больше убедило бурский народ в правоте его дела; оно изменило отношение к Африке в целом — теперь там замечали не только природу, но и людей. Война стала важной вехой в создании новых представлений о Южной Африке, да и обо всем Африканском континенте. Это хорошо выразил в своих воспоминаниях К. Паустовский:
«Англо-бурская война была для мальчиков вроде меня крушением детской экзотики. Африка оказалась совсем не такой, какой мы воображали ее себе по романам из «Вокруг света»… Сейчас, хотя мы и были мальчишками, мы понимали, что страдания и борьба за человеческое право вторглись на огромный черный материк, где до тех пор, по нашим понятиям, только трубили мудрые слоны, дышали миазмами тропические леса и бегемоты сопели в жирной тине великих неисследованных рек. До тех пор Африка существовала как земля для путешественников, для разных Стенли и Ливингстонов».
Поначалу белые увидели в Африке только белых — подобных себе. Их страдания и борьба были понятнее. Но это уже явилось ступенькой, приближающей к африканцам, к мысли о том, что они тоже люди и также достойны внимания. И добровольцы, которые отправлялись из Европы на юг Африки, думая о судьбе буров, постепенно начинали проявлять интерес и к африканцам.
Существует мнение, что, не будь восстания Бамбаты, неизвестно еще, сумело ли бы английское правительство договориться с бурской верхушкой и создать в 1910 году свой новый доминион — Южно-Африканский Союз. И оно, пожалуй, не лишено основания.
Крайняя враждебность буров к англичанам, еще не утихшая а период между войной и началом восстания, показана Коупом в первой же сцене встречи англичанина Тома Эрскина с Черным Стоффелем и Линдой. Даже тут — между людьми, которые раньше были близки друг другу, — встал «зловещий призрак». И у Линды, которая провела много месяцев в британских концлагерях, к мечтам о Томе «примешивалась смутная мысль о том, что он англичанин, заклятый враг, и временами ей казалось, что она совершает тяжкий грех, продолжая его любить».
Южная Африка в эти годы напоминала пороховую бочку с поднесенным к ней зажженным фитилем. Все небелые народы, составлявшие восемьдесят процентов населения страны, ненавидели господство белых. Буры же, составлявшие большинство местных белых, сами готовы были восстать с минуты на минуту.