— Ты… ты в чем-то… схитрил… ты обманул меня…
— Ну, да, думаю, обманул. И чем больше ты с этим борешься, тем больше энергии Мандрагоры тратишь, чтобы починить эти части мозга и тем больше теряешь их сама, потому что у этой дамы Альцгеймер, и это не лечится, даже тобой.
— Тогда я, знаешь ли, изменюсь… перемещусь, поменяюсь телами с… Я…
— Да? Что? Что ты сделаешь? Ну же, скажи мне.
Донна присоединилась.
— Или ты могла бы нам рассказать о звездах, о всех этих чудесных созвездиях, обо всем, что знает Нетти. Скажи нам, где Собачья звезда? Или как найти Большую Медведицу. В каком направлении я увижу Венеру в это время года?
Уилф схватил Донну за руку.
— Прекрати, Донна, ты сбиваешь ее с толку.
— В этом и мысль, — сказала она ему. — Вот зачем Доктор это делает, ускоряет замешательство.
— Но Нетти… ты делаешь Нетти больно!
Уилф не мог пошевелиться. Он знал, что Донна и Доктор знали, что делали, но от этого не переставал хотеть, чтобы они перестали. Хотеть сделать что-то, кроме того, чтобы так использовать и злоупотреблять Нетти. Но он не делал. Потому что, как он однажды прочитал в газете в колонке с советами, «иногда величайшее благо может придти из самой малой боли». На самом деле в ней, наверное, говорилось «жизнь полна напастей», но он решил интерпретировать ее так.
Он просто ненавидел это.
На одну крошечную-крошечную секунду он почти ненавидел Доктора и Донну за то, что они делали это так… легко.
Затем он принял решение.
— Когда начнут падать звезды, — начал он тихо петь, — О, Боже! Что за утро. О, Боже! Что за утро… — его голос слегка надломился, он откашлялся и начал снова. — Когда начнут падать звезды — о, Боже! Что за утро! О Боже! Что за утро. Когда начнут падать звезды…
Осторожно и тихо отозвался голос Нетти.
— О, грешник, что будешь ты делать, когда начнут падать звезды… о, Боже! Что за утро…
Уилф потянулся к ее руке и взял ее, пытаясь в это время спрятать свои слезы.
В этот раз Доктор не отстранил его. Уилф начал медленные спотыкающиеся танцевальные шаги с Нетти, и оба они тихо пели вместе песню, которую она так любила.
Доктор отвел ее немного назад.
— Теперь все зависит от твоего дедушки, — прошептал он.
— Ты помнишь, где мы впервые услышали эту песню? — сказал Уилф Нетти, когда они танцевали. — Кто ее пел? Как звали человека, который принес нам ужин? Ты помнишь машину, серебряную и сияющую? А когда ты в первый раз водила Роллс-ройс? А что я сказал в конце, когда мы ехали по улицам и смотрели в то чистое, прекрасное небо? А помнишь…
— Я… Я не могу… Не помню… Я Мандр… Мандрагора… Я буду управлять вселенной… как-нибудь… Я не могу…
— Ты — Генриетта Гудхарт, — мягко сказал Уилф. — И ты больна, так ужасно, ужасно больна, и я так боюсь, что потеряю тебя, и я не хочу тебя потерять. Пожалуйста, останься.
— Уилфред?
Доктор и Донна сейчас же оживились, когда Нетти произнесла его имя.
— Ты Уилфред… а я — Нетти… нет, я Спираль Мандрагоры, и я… О, Боже! Что за утро…
Уилф крепко прижал ее к себе и обнял сильнее, чем он когда-либо кого-нибудь обнимал с тех пор, как умерла его любимая Эйлин.
— О, грешник, что будешь ты делать, — спел он в ответ.
— Моя голова… Я не понимаю… Я ничего не помню… — Нетти оттолкнула его. — Почему я не могу вспомнить? Это нечестно… Это нечестно! Я ничего не могу вспомнить… Нечестно!
Голова Нетти опрокинулась назад и она посмотрела на потолок, подняв обе руки вверх в том направлении, куда она смотрела. Остальные видели, как кричащий фиолетовый, голубой и красный свет взревел из ее тела, полностью испарив пространство в потолке, когда энергия Мандрагоры изверглась из человеческой формы Нетти и унеслась в небо.
Затем шум и свет прервались.
Мандрагора исчезла.
Руки Нетти беспомощно и вяло опустились, а ее голова накренилась вперед.
Уилф подошел, чтобы поймать ее, но Нетти просто встряхнулась и взглянула на него с широкой улыбкой на лице, узнав его.
— Уилфред? — она оглядела гостиничный пентхауз, увидела идеально круглую дыру в потолке, потом заметила Доктора и Донну.
— Вот это да, — сказала она. — У меня снова была вечерняя спутанность? Куда же это я на этот раз ушла?
— Ты, Генриетта Гудхарт, — улыбнулся Доктор, — только что пасла планету Земля. Ты замечательна.
Донна слегка толкнула его локтем.
— Ага. Да ты и сам не так бесполезен, пришелец.
Сотня миль. Тысяча миль. Миллион миль. Перемещаясь почти со скоростью мысли, сломанная бестелесная Спираль Мандрагоры проносилась по вселенной, крича внутри; ее разум разваливался, пытаясь найти дорогу домой.