— Лена права. Кто знает, что может случиться, если что-то пойдет не так?
Ридли не сказала и слова и на секунду мне показалось, что я собственноручно потушил пламя. Но когда она повернула свое лицо ко мне, ее голубые глаза сверкали так же ярко, как желтые глаза, которые у нее когда-то были, я понял как насколько я был неправ.
— Я не припомню никого, кто жаловался на тебя, когда ты и твоя британская Мэрианна-в-обучении колдовали в Великом Рубеже.
Лена покраснела и отвела взгляд.
Ридли была права. Лив и я колдовали в Великом Рубеже. Так мы освободили Мэйкона от Арки Света и вот почему Лив никогда не будет Хранителем. И это было болезненным воспоминанием того времени, когда Лена и я были так далеко друг от друга, на сколько двое людей могут быть.
Я ничего не сказал. Вместо этого я наткнулся на свои мысли, разбивая и сжигая их в тишине, когда М-р Литлетон пытался убедить нас насколько захватывающей будет всемирная история. Но у него не вышло. Я пытался встрять, чтобы сказать хоть что-то, что смогло бы спасти меня от неловкости в следующие десять секунд. У меня ничего не вышло.
Даже если Лив не было в Джексоне и она провела все свои дни в туннелях с Мэйконом, она все еще была слоном в комнате. Тем, о ком Лена и я не хотели говорить. Я видел Лив лишь однажды с той ночи Семнадцатой луны и я соскучился по ней. Но не так, что я мог сказать кому-либо об этом.
Я соскучился по ее сумасшедшему британскому акценту и по тому, как она неправильно произносила "Каролина", что это звучало как "Каролин-ер". Я соскучился по ее селенометре, который выглядел как гигантские пластиковые часы тридцатилетней давности, и по тому, как она всегда писала в своем красном крошечном блокноте. Я соскучился по тому, как мы шутили и по тому, как она смешила меня. Я соскучился по своему другу.
Самой грустной частью было то, что она скорее всего не поймет.
Я просто не мог рассказать ей.
Седьмое сентября. У трассы 9
Линк остался после уроков, чтобы поиграть с ребятами в баскетбол. А Ридли ни за чтобы не поехала домой без него из-за чирлидеров, занимавшихся в спортивном зале, хотя сама бы она в этом никогда не призналась.
Я стоял в дверях тренажерного зала и наблюдал за тем, как Линк ведёт мяч через всю площадку, ничуть не вспотев. Я наблюдал за тем, как он забросил мяч из-под щита, со штрафной линии, трёхочковый, с центральной линии. Я наблюдал за тем, как другие парни стояли с открытыми ртами. Я наблюдал за тем, как тренер сидел на трибунах с застрявшим во рту свистком. Я наслаждался каждой минутой, почти также сильно, как и Линк.
"Скучаешь по этому?" — произнесла Лена наблюдая за мной с порога.
Я покачал головой. "Ни за что. Я не хочу больше общаться с теми ребятами, — улыбнулся я. — И впервые на нас никто не пялится". Я протянул ладонь, и она накрыла её своей. Теплой и мягкой.
"Пойдём отсюда," — сказала она.
Страшила Рэдли сидел на углу парковки рядом со знаком остановки, так тяжело дыша, словно во всём мире было недостаточно воздуха для него. Я задумался, а вдруг Мейкон всё ещё следит за нами и за всеми остальными при помощи своей чародейской собаки? Мы остановились напротив него, и я открыл дверь. Страшила даже не колебался.
Мы ехали по трассе 9. Гатлинские дома вдоль дороги исчезли из виду, превратившись в поля. В это время года на полях обычно преобладало сочетание зеленого и коричневого цветов — кукурузы и табака. Но в этом году вся земля до горизонта была окрашена в черный и желтый — из-за мертвых растений и саранчи, поедающей всё на своём пути. Слышно было, как хрустели насекомые, раздавливаемые колесами автомобиля. Всё это выглядело ужасно.
Это была ещё одна тема, которую нам не хотелось обсуждать. Апокалипсис, приближающийся в Гатлину вместо осени. Мама Линка была убеждена, что нестерпимый жар, и насекомые были карой божьей, но я знал, что она не права. У Великого Барьера, Абрахам Равенвуд сказал, что выбор Лены в равной степени коснется мира чародеев и мира смертных. Он не шутил.
Лена пристально смотрела в окно, не отрывая взгляда от опустошенных полей. Я не знал, что сказать, чтобы ей стало легче, или чтобы она не чувствовала себя ответственной за этой. Я только мог попытаться отвлечь её. "Сегодня был безумный день, даже для первого учебного дня".
"Мне жаль Ридли, — Лена убрала волосы с плеч, собрав их в небрежный пучок. — Она сама не своя".
"А это значит, что она больше не злобная Сирена, тайно работающая на Сарафину. И я должен её жалеть?"
"Она выглядит такой потерянной".
"Что я думаю по этому поводу? Она снова будет морочить Линку голову".
Лена прикусила губу. "Ну да. Ридли до сих считает себя Сиреной. И морочить людям головы в числе её обязанностей".
"Ставлю на то, что она доставит немало неприятностей группе поддержки, прежде чем угомонится".
"Тогда её исключат," — сказала Лена.
На перекрестке я съехал с трассы 9 и повернул на дорогу в поместье Равенвудов. "Но сперва она спалит Джексон дотла".
Ветви дубов, растущих вдоль дороги, ведущей и дому Лены, образовали арку, в тени которой воздух был на градус или два прохладнее.
Воздух из открытого окна развевал волосы Лены. "Не думаю, что Ридли приятно находиться в доме. Вся моя семья ведет себя очень странно. Тетя Дель совсем растеряна".
— Тоже мне новость.
"Вчера тетя Дель приняла Райан за Рис".
"А как Рис?"
"Способности Рис вышли из-под контроля. Она постоянно на это жалуется. Иногда она смотрит на меня и у неё начинается истерика, а я даже не знаю, то ли это от того, что она прочла на моём лице, то ли наоборот, ничего не может прочесть".
Рис всегда была нервной, даже в обычным обстоятельствах.
"Зато у тебя есть твой дядя".
"Как сказать. Каждый день дядя Мейкон пропадает в Туннелях, и никогда не говорит, чем он там занимается. Как будто он не хочет, чтобы я об этом знала".
"И ты считаешь это странным? Ни он, ни Амма никогда не хотели, чтобы мы что-либо знали". Я старался вести себя спокойно, даже несмотря на хруст саранчи под колесами.
"Уже несколько недель прошло с тех пор, как он вернулся, и я до сих пор не знаю, что он за чародей. В смысле, не только светлый. Он не станет говорить об этом. Ни с кем". Даже со мной. Вот что она имела ввиду.
"Может быть, он сам не знает."
"Забудь об этом". Она выглянула в окно, я взял её за руку. Нам было обоим настолько жарко, что я едва чувствовал жжение от соприкосновения с её кожей.
"Может ты поговоришь со своей Бабулей?"
"Бабуля половину времени проводит в Барбадосе, пытаясь выяснить, в чем дело, — Лена не произнесла то, что имела ввиду на самом деле. Её семья пытается найти способ восстановить Порядок Вещей — справиться с жарой, с саранчой и со всеми бедами, которые ещё ожидают мир смертных. — На Рейвенвуд наложено больше связывающих чар, чем на любую чародейскую тюрьму. Это вызывает у меня столь сильную клаустрофобию, что я ощущаю себя настолько же связанной. Это придаёт новое значение чувству приземленности. — Лена покачала головой. — Надеюсь, Ридли это не коснулось, она ведь теперь смертная".
Я не сказал ни слова, хотя был более чем уверен, что Ридли это почувствовала, как и я. Мы были уже рядом с особняком, и я почувствовал присутствие магии — гудение, как от линии электропередач, густой туман, который не имел никакого отношения к переменам погоды.
Присутствие магии чародеев, темной и светлой.
Я чувствовал это с тех пор, как мы вернулись из-за Великого Барьера. И когда я потянулся к искривленным железным воротам, которые обозначали границу территории Равенвуда, воздух вокруг на был заряжен, как при грозе.
Ворота сами по себе не были барьером. Разросшиеся после смерти Мейкона сады Равенвуда было единственным местом во всем округе, где можно было найти убежище от жары и насекомых. Может быть, это было доказательством могущества Лениной семьи. Когда мы прошли через ворота, я почувствовал два потом энергии: один будто двигался за ворота, а второй — к Равенвуду. Поместье стояло на своём — это было видно по коричневой земле за оградой, контрастирующей с зеленой внутри, по садам, которые остались нетронутыми. клумбы блистали своим цветением, деревья были ухожены, постриженные лужайки спускались от великолепного дома к Санти. Даже дорожки были посыпаны новым гравием. Но внешний мир прижался к самым воротам, а магия и заклинания охраняли покой Равенвуда. Будто волна разбивается о скалы снова и снова, но разрушает их лишь по песчинке.