Нетти/Мандрагора помолчала.
— Римская. Римская империя.
— О да, очень хорошо. Сколько миллиардов компьютеров сейчас на Земле? Сколько их внедрил на рынок М-ТЕК, кстати?
Нетти/Мандрагора нахмурилась и обернулась к дедушке Донны.
— Уилф? Помоги мне…
— Нетти…?
— Нет, Уилфред, — громко сказал Доктор, его голос стал вдруг похож на ружейный выстрел. — Сядь, дай Нетти решить. Сейчас же!
Уилф сел рядом с Донной на полу.
— Откуда Мандрагора?
Нетти/Мандрагора улыбнулась.
— Из туманности, Доктор. Мы сбежали из Темных Времен и создали новый дом в сердце прекрасного хаоса.
— Ну конечно. Как он называется?
— Это… я не могу вспомнить… — Нетти/Мандрагора слегка пошатнулась. — Мы не можем вспомнить…
— Давай же, сконцентрируйся, — внезапно вскричал Доктор и вскочил, кружа вокруг Нетти/Мандрагоры, выстреливая вопросами и ходя кругом нее.
— Назови скорость света? Сколько лет бушевала война каррионитов и Вечных? Где родной дом джудунов? Назови двадцать третью Конвенцию Прокламации Теней? Кто выиграл в Бендромо-сендромской войне? Сколько бобов в пяти бобах? Двай же, давай… — он в нетерпении щелкнул пальцами. — Я хочу сказать, едва ли ты можешь захватить вселенную, если не можешь думать самостоятельно, так ведь?
— Дай мне минутку… — фыркнула Нетти/Мандрагора.
— Дать тебе минутку? Ну, я мог бы дать минутку, допустим, я имею в виду, я дал бы Генриетте Гудхарт минутку или, в лучшем случае, две, потому что она нездорова, не так ли? О, неужели ты не поняла? Ты об этом не разузнала?
И Доктор грубо схватил плечи Нетти и повернул ее, так что теперь они стояли лицом к лицу, их носы почти соприкасались.
— Ты взяла тело очень удивительной леди, Мандрагора, и заперла себя в ее разуме, распространяясь в ее синапсы и все остальное. Беда в том, что синапсы ее подводят. Каждый день нейроны и синапсы в ее коре головного мозга атрофируются. А ты ускоряешь процесс в своей спешке акклиматизироваться и, к сожалению, ты уже слабеешь. Я хочу сказать, ты не можешь вспомнить слова — это прикосновение наступающей парафазии. Нетвердо стоишь на ногах? Ну, думаю, это апраксия. Височная доля и теменная доля слабеют.
— Ты… ты в чем-то… схитрил… ты обманул меня…
— Ну, да, думаю, обманул. И чем больше ты с этим борешься, тем больше энергии Мандрагоры тратишь, чтобы починить эти части мозга и тем больше теряешь их сама, потому что у этой дамы Альцгеймер, и это не лечится, даже тобой.
— Тогда я, знаешь ли, изменюсь… перемещусь, поменяюсь телами с… Я…
— Да? Что? Что ты сделаешь? Ну же, скажи мне.
Донна присоединилась.
— Или ты могла бы нам рассказать о звездах, о всех этих чудесных созвездиях, обо всем, что знает Нетти. Скажи нам, где Собачья звезда? Или как найти Большую Медведицу. В каком направлении я увижу Венеру в это время года?
Уилф схватил Донну за руку.
— Прекрати, Донна, ты сбиваешь ее с толку.
— В этом и мысль, — сказала она ему. — Вот зачем Доктор это делает, ускоряет замешательство.
— Но Нетти… ты делаешь Нетти больно!
Уилф не мог пошевелиться. Он знал, что Донна и Доктор знали, что делали, но от этого не переставал хотеть, чтобы они перестали. Хотеть сделать что-то, кроме того, чтобы так использовать и злоупотреблять Нетти. Но он не делал. Потому что, как он однажды прочитал в газете в колонке с советами, «иногда величайшее благо может придти из самой малой боли». На самом деле в ней, наверное, говорилось «жизнь полна напастей», но он решил интерпретировать ее так.
Он просто ненавидел это.
На одну крошечную-крошечную секунду он почти ненавидел Доктора и Донну за то, что они делали это так… легко.
Затем он принял решение.
— Когда начнут падать звезды, — начал он тихо петь, — О, Боже! Что за утро. О, Боже! Что за утро… — его голос слегка надломился, он откашлялся и начал снова. — Когда начнут падать звезды — о, Боже! Что за утро! О Боже! Что за утро. Когда начнут падать звезды…
Осторожно и тихо отозвался голос Нетти.
— О, грешник, что будешь ты делать, когда начнут падать звезды… о, Боже! Что за утро…
Уилф потянулся к ее руке и взял ее, пытаясь в это время спрятать свои слезы.
В этот раз Доктор не отстранил его. Уилф начал медленные спотыкающиеся танцевальные шаги с Нетти, и оба они тихо пели вместе песню, которую она так любила.
Доктор отвел ее немного назад.
— Теперь все зависит от твоего дедушки, — прошептал он.
— Ты помнишь, где мы впервые услышали эту песню? — сказал Уилф Нетти, когда они танцевали. — Кто ее пел? Как звали человека, который принес нам ужин? Ты помнишь машину, серебряную и сияющую? А когда ты в первый раз водила Роллс-ройс? А что я сказал в конце, когда мы ехали по улицам и смотрели в то чистое, прекрасное небо? А помнишь…