— Пока у Ривер нет идей о мальчиках, мне все равно, чем ты занимаешься, — пошутил он.
Я фыркнул.
— Ей три месяца. Малышка только и мечтает о молоке. Но когда на сцену выйдут мальчики, ты с Энцо можете помочь мне их прогнать.
— Они уже на ней, — согласился он. — На днях я увидел, как годовалый ребенок посмотрел на нее в парке, и я погнался за ним прямо к его маме.
Моя улыбка на мгновение стала шире, но когда между нами воцарилась тишина, я понял, что он звонит не с хорошими новостями.
— У тебя все еще нет зацепок? — Предположил я.
— Нет, — вздохнул Фрэнки. — Мы думали, что идем по его следу, но это похоже на очередной тупик.
У меня упало сердце от этой новости. Фрэнки и Энцо неустанно пытались выследить Николи с тех пор, как Слоан рассказала нам правду о том, кто он такой. Папа все еще боялся верить, что это правда, но он ничего не сделал, чтобы остановить поиски, которые были настолько близки к его одобрению, насколько мы могли получить. Мы просто хотели, чтобы наш брат вернулся домой. Мы хотели, чтобы у нашей семьи был шанс выздороветь. Но с того дня на мосту Инверно мы не видели ни его кожи, ни волос.
Он убедился, что со Слоан все в порядке, а потом я отвёз его лечить огнестрельное ранение у доктора Калабрези. Мы оставили его там, чтобы я мог отвезти Слоан в больницу, и мы знали, что его лечили — звучало так, будто он прекрасно пережил пулю. Но с тех пор никто не слышал от него ни слова. Он был подобен призраку. И его отсутствие глубоко ранило нас.
— Мы найдем его, — поклялся Фрэнки. — Я дам тебе знать, когда получу еще одну зацепку.
— Хорошо.
Из спальни донеслись тихие крики, и я оттолкнулся от края балкона, прерывая вызов.
Слоан перевернулась в нашей постели, услышав, как Ривер тоже шевелится, но я успел первым, подхватив нашу крошечную малышку на руки и прижимая ее к своей голой груди. Коко смотрел на меня со своей кровати через всю комнату, склонив голову набок. Маленький ублюдок довольно быстро проникся ко мне симпатией с тех пор, как я начал потихоньку кормить его фрикадельками Слоан. И, может быть, я тоже полюбил его.
Я завернул малышку в мягкое одеяло и выскользнул обратно на балкон, мягко покачивая ее, и она прижалась ко мне, прислушиваясь к моему сердцебиению.
Я начал тихонько напевать песню, которую сочинил специально для нее, о женщинах-воительницах и бесконечной зиме.
Она прижалась ко мне, когда ее крики стихли, и я продолжал прижимать ее к себе.
— Знаешь, дети обычно плачут по ночам, потому что хотят молока, — поддразнила меня Слоан, я повернулся и увидел, что она стоит в дверном проеме в моей синей рубашке.
— Ривер просит своего папу спеть ей, — возразил я. — Ей нужны объятия со мной больше, чем молоко.
Слоан закатила глаза и подошла к нам, обняв меня за талию так, что наша малышка оказалась между нами.
Я наклонился вперед и поцеловал ее в макушку, вдыхая ее сладкий аромат. Наша маленькая семья объединилась в одно целое.
— Я думаю, что я самый счастливый человек, который когда-либо жил, — выдохнул я.
— Ты говоришь это каждый день, — поддразнила Слоан, запрокидывая голову и предлагая мне свои губы.
— Это потому, что сегодня это еще более верно, чем вчера.
Она засмеялась, и я поцеловал ее, чтобы украсть ее счастье. Я почувствовал полноту ее губ и страсть ее любви на долгое мгновение, и я не мог не улыбнуться, когда она притянула меня ближе.
Мы вернулись в спальню и положили Ривер в ее кроватку, где она устроилась со счастливым бормотанием.
— Тебе нужно поспать? — спросил я, повернувшись к Слоан.
— Нет, — промурлыкала она, расстегивая пуговицы на своей рубашке. — Думаю, мне нужно, чтобы ты напомнил мне, как мне повезло.
Я улыбался, как голодный волк, и подкрадывался к ней, поворачивая ее от кровати и выводя обратно на балкон.
Если я собирался бросить такой вызов, тогда нам нужна была закрытая дверь между нами и спящим ребенком. Потому что, если бы Слоан Ромеро захотела, чтобы я что-то для нее сделал, я бы горы свернул, чтобы ее желания сбылись. Это означало, что она собиралась выкрикивать мое имя так, что едва могла вспомнить свое собственное. И я был готов купаться в радости ее любви, пока она не изгнала каждую тень, которая таилась в моей душе.