Я медленно открыл глаза и посмотрел на перебинтованную кисть левой руки, на ладони которой сквозь марлевую повязку проступило кровавое пятно. Рука уже почти перестала болеть, но неприятное воспоминание о процессе получения жемчужины еще осталось. Я медлю из-за этого воспоминания или меня настораживает вид той неведомой хрени, что по-прежнему находится в центре детской площадки? Я снова сжал золотую бусину в ладони, закрыл глаза и опять попробовал отпустить мысли. Внутренний диалог опять закрутился вокруг центрального кластера, жемчуга, слухов о золотом или божественном жемчуге. В этот раз мне все же удалось отстраниться от потока мыслей, и я не спеша стал искать среди них источник своего беспокойства.
И некоторое время спустя я понял, что же на самом деле не давало меня покоя. Я до сих пор не был до конца уверен, что у меня все получилось. Как-то слишком легко все вышло для главной-то загадки Улья. Да и решение просто на поверхности лежало, буквально у всех на виду, и поход в Пекло "за счастьем" оказался в принципе не таким уж и сложным, раз я смог один справиться. Выходит, что на самом деле меня мучает вопрос: а то ли я нашел, что искал? И пусть золотистый шарик потеплел в моей ладони, как и должна вести себя настоящая жемчужина, я все-таки до конца не уверен, что это та самая золотая или Божественная бусина. Выходит опасаюсь я на самом деле не каких-то надуманных негативных эффектов от ее приема, а боюсь, что допустил ошибку, что в моих руках не тот самый, "волшебный" жемчуг, а просто пустышка без особых эффектов? Я, как тот Шредингер с коробкой, подсознательно боюсь открыть крышку и увидеть, что "бобик сдох". А если "бобик сдох", то уйдет и смысл жизни, за который я цеплялся в Улье все эти годы, нарочно поддерживая у себя маниакальный настрой, одержимость идеей получить золотую жемчужину, поскольку после попадания в этот мир боль и пустота внутри меня никуда не делась.
Я открыл глаза и еще раз посмотрел на шарик, лежащий на ладони. Что меня останавливает? Это та самая легендарная жемчужина или нет? И в этот самый момент из задумчивости меня внезапно вывел раздавшийся голос:
– Да, это действительно жемчужина Бога, можешь не сомневаться, и прости меня, что я влез, но ты так громко думаешь.
От этих слов я чуть не подпрыгнул вверх, настолько неожиданно они прозвучали. Что за нафиг? Я же только что сканировал местность, и никого не обнаружил? Почему чуйка молчит, что за дела? Передо мной, с легкой ухмылкой на лице, стоял непонятно откуда взявшийся молодой парень, на вид лет двадцати пяти. Одет он был совершенно не по моде Улья: черные матерчатые кеды на толстой белой подошве с белыми шнурками, джинсы какого-то непонятного сине-серого оттенка, светлая футболка со странной надписью и черный жилет на молнии. Из единственного наружного кармана жилета выглядывал краешек смартфона, с воткнутыми в него белыми наушниками, концы которых небрежно свисали с его шеи. За ворот футболки у него были зацеплены солнцезащитные очки. И ни намека на оружие, ни рюкзака с необходимым каждому иммунному барахлом. Ни-че-го. Это он в таком виде по Пеклу гуляет? В очечках с музыкой в ушах и без оружия? От такой картины у меня случился разрыв шаблона и я не смог выдавить из себя ничего умнее:
– А ты собственно кто?!
– Диоген, ну ты даешь! Неужели ты меня не узнал? А, ведь это я, твой старый друг, Юрист!
Глава 1
Который день не могу нормально выспаться. На календаре последний летний месяц, и полярный день все никак не закончится. За последний год я привык ко всему, но свет, льющийся по ночам из небольшого зарешеченного окна, не дает мне спать. Почти каждую ночь я просыпаюсь за несколько часов до подъема и больше не могу заснуть. Лежу на нарах, бездумно уставившись в расположенную надо мною полку второго яруса. В голове нет ни мыслей, ни желаний – ни-че-го, полная апатия и безразличие ко всему, что происходит вокруг, и, в первую очередь, к моей собственной судьбе. Правда, надо быть честным по отношению к себе, ибо не только свет по ночам мешает мне спать. Скоро будет неделя, как умер мой сокамерник. Это был осужденный десять лет назад за террористический акт «бармалей» примерно одного со мною возраста. Годы, проведенные им в «Полярной сове», полностью убили в нем человека. Осталась только одна оболочка, механически следующая заведенным здесь правилам и немудреному дневному распорядку. Со мной он не разговаривал, не ничего не читал, не молился, хотя до совершения преступления исповедовал радикальный ислам, в котором каждодневные обращения к Аллаху были обязательными. Всегда отказывался от прогулок, что для меня было совсем немыслимо. В камере окна были наглухо с двух сторон заварены решетками и не открывались. Воздух в ней всегда был спертый, тяжелый, казалось, что он давит на тебя, и надо каждый раз прикладывать усилие, чтобы сделать вдох. Прогулка была единственной возможностью вдоволь надышаться чистым и свежим лесным воздухом. Как он умер, я не видел – это случилось в то время, когда меня выводили гулять, а когда вернулся – узнал, что у сокамерника просто отказало сердце. Сидел себе спокойненько, да так и завалился замертво на пол.