А братья подбежали, развели суету, впрочем, мной отвергнутую: чувствовал я себя сносно, ничего не болело и не мутило. Если бы не разливы крови, я бы скорее посмеялся над суетой.
— Орм, это не я! — почти шёпотом зачастил Эфихос.
— Знаю, что не ты, попробую и отца убедить, — ответил я.
— Ты точно в порядке? — уточнил Энас, а после кивка продолжил. — Хорошо, но будем рядом. И к медику съездить надо, — заключил он.
— Ладно, только вот что, — сказал я, прихватив не загвазданную простынь. — Отец на мобиле же меня повезёт, а я ведь всё замараю. Умыться и переодеться мне же никто не даст? — вопросительно уставился я на старшего брата.
— Не даст, тут ты прав, — слегка улыбнулся он.
А по дороге к каретной думал. В то, что это не Эфихос, я верю, он избалованный, но в целом нормальный парень, родных, в принципе, любящий. И вообще, подозреваю, сей кроворазлив был носовым, а связан скорее всего со стрессом. Хотя рвать на себе рубаху и убеждать в этом родных не буду. Бес знает, мало ли и прочее, так что к лекарю съездить не помешает.
В каретной, за рулём мобиля уже сидел Володимир, нервно барабанящий по рулевому колесу. От известных Олегу авто этот образец местной технологии отличался разве что местом водителя — в центре, слегка вынесенное вперёд и вверх относительно боковых мест переднего ряда. Второй же ряд, на которой меня поместили, был натуральным диваном, четырёхместным.
А в остальном — лимузин годов шестидесятых, в целом — зализанный, но с хищной, угловатой «мордой». Четыре колеса, как и положено.
Володимир хмыкнул на кинутый на задний диван простынь, и осведомился:
— Как себя чувствуешь?
— Вроде как неплохо, — ответствовал я. — Может, я сам до лекаря доберусь?
— Сиди уже, добиральщик, — беззлобно фыркнул отец, выруливая из каретной.
А через четверть часа мобиль зарулил в обширный двор трехэтажного обширного особняка, лечильни или больницы. Централизованных лечебных заведений Полис, в силу обширности и свободы застройки не имел, за исключения палат Академии, так что вот такие особняки, обслуживающие районы, и были центрами медицины, поликлиники и больницы в одном флаконе.
Пристально вглядывающийся в меня Володимир убедился, что скоропостижно падать оземь я не намереваюсь, и направился в приёмный покой, где обменявшись вполголоса несколькими фразами со служителем, протянул ему немалую купюру.
Что меня, признаться, удивило: мздоимство было как бы сказать… тягчайшим преступлением, не менее страшным, согласно законам Полиса, нежели убийство. Однако, взирающий на мою изумлённую физиономию отец пояснил:
— К терапефту отправимся, Орм. Ты и одарённым стал, да и экзамен, да и бес знает, что с тобой, — нахмурился он.
— Это не Эфихос… — начал было я, но был перебит.
— Вот терапефт и скажет, — сухо отрезал отец.
Тут крылось некоторое привилегированное положение одаренных: в лечильнях Полиса они были «вольнонаёмными» высокооплачиваемыми специалистами. То есть, ежели бы отец не заплатил, то меня осмотрел бы обычный медик, взял бы, при нужде, анализы. И только тогда, если бы диагноз требовал, направил бы меня к терапефту. И тогда бы Полис оплатил бы специалиста.
А вот для «торопыг» вроде тех, каковыми мы были сейчас, была возможность «попасть к самому главному», но за денежку немалую.
Хм, не позавидуешь Володимиру, с сочувствием глянул я на отца. Само подозрение в том, что один его отпрыск покусился на жизнь другого, чертовски неприятно. Впрочем, тут я ему ничем не помогу, кроме явки к терапефту, к которому и направляюсь.
Наконец, мы проникли в кабинет терапефта, которым оказался дядька лет сорока, сухощавый, с острым взглядом и холодными лапами. Последнее я ощутил своей тушей, которую он, предварительно разоблачив при моей скромной помощи, пальпировал. Отец тем временем описывал картину, представшую их взору, а на «литрах крови» фыркнул уже я.
— Находите это забавным, молодой человек? — полюбопытствовал лечила.
— Не совсем, но во мне литра три… — начал я.
— В вас почти шесть, — поставил терапефт диагноз. — И могу сказать, что потерю литра вы переживёте без особых потерь, что, собственно, и сделали. Так что слова вашего батюшки преувеличение лишь в малой степени. Как же вы себя, любезный, довели до такого состояния? — вопросил он, взирая мне в глаза и нежно придерживая за складку на животе.