— Вот ещё, — подрагивая губами, буркнула девица. — Она сама, кого пожелаешь, научит.
— Так, ладно, — не стал я лишний раз терниться. — Пойдешь в помощницы? — воззрился я на Милу.
— Пойду, Ормоша, — кивнула овечка, не став на этот раз выделываться.
— Да, а я выйду в стороне, — несколько надулась Люц.
— Вы мне за отсутствие фони мстите? — подозрительно воззрился я на девиц, ответа не дождался, да и продолжил. — И с чего это вы, Люцина Перемысловна, в стороне останетесь-то? Кто у нас две трети службы в Академии проводит? — уставился я на Люц. — Или думаешь, расчёты уменьшатся? Нет, ну если тебе самой не интересно, — задрал уже я пята… нос в смысле, да.
— Интересно мне, интересно, — буркнула Люц.
— Так, сударушки вы мои, пойдёмте-ка в спальню, — принял я волевое решение.
— Зачем? — последовал вопрос.
— Как зачем? — возмутился я, прихватив подруг за талии и таща добычу в логово. — Я — извиняться буду. А мы вместе — налаживать взаимопонимание, — изрёк коварный я.
Наутро были невыспатые. Но извинённые и взаимопонимание наладившие. Люц, у которой ещё день отпуску был, будить не стали, а вдвоем с Милой до Академии направились.
И завертелось. Хотел бы сказать что дела, но не дела — делишки. Бюрократия всяческая, от оформления меня и Милы до собеседований с главами других проектов и замов. Персонал-то Академия предоставляла, но с замами взаимопонимание нужно, и пару дядек пришлось завернуть: ну я всё понимаю, но смотреть на руководителя, в моей морде, снисходительно, да ещё и через губу поучать… не сработались бы.
Но это полбеды. Сами лаборатории, новому проекту отведённые, были моей ответственностью. Причём, я в половине оборудования ни беса не понимал! Неделю не спал толком, с подругами, как робот, штудиям предавался, часто бревном лежа. Всё впихивал в свою бестолковку технические описания и прочие моменты.
Так ещё кажный второй в ентой академии дурацкой на меня снисходительно и осуждающе взирал! Молод, мол, для академика! Я уже признаться, прикидывал, как мой пулемёт Максим в Академию притаранить, как Мила, за мной следующая, на меня пристально уставилась. Благо она со мной по академии блуждала и все оказии вокруг видела.
— Ормоша, — оглядевшись окрест, обратилась моя овечка, так-то она меня Ормондом Володимировичем величала.
— Да, Мил, — устало отозвался я.
— А может, тебе бороду отпустить? — предложила она.
— Думал уже. Не растёт толком, окаянная, да ты сама видела, — вздохнул я. — Отец вообще говорил, до двадцати с гаком у него не росла.
И с некоторой печалью взирал я на отражение своей морды лица в стеклянной двери. Мало того, что восемнадцати нет, так ещё и пухлость моя годы сбрасывала, мальчишка-мальчишкой. Вот, казалось бы, академики, разумные люди. А выходит, лишь с возрастом, когда на возраст пенять и прилично, понимание приходит, что ерунда это.
— Ормоша-а-а, — позвала меня овечка, пальчиком тыкая в корпус терапефтический Академии.
Признаться, для начала я слегка покраснел. Потом овечку мою, разумницу, поцеловал всячески. А потом плюнул на график, да и потопал к терапефтам.
И не мгновенно, но через недельку обзавёлся хорошей такой бородкой на подбородке, с усами. А у Милы появилась новая секретарская обязанность — усы мои воском умащивать и завивать. У неё на диво быстро и ладно выходило. Тогда как мои попытки… вызывали у меня лично — страх, а у девочек моих — смех. И стройнила меня бородка, солидности добавляла, не без этого. Даже Всеслав Изяборович, узрев, одобрительно покивал.
Собственно, организационные вопросы еще несколько дней тянулись, пока, наконец, я с Милой рядом, да сотрудниками новыми, не приступил к новому проекту, «запусти Тёрна в космос» рекомому.
28. Эпилог
И началась суета, исследования и разборки всяческие. Вообще, я не раз и не два проклинал свое «сделать, проверить, поэкспериментировать». Потому что вместо долгой, нудной, с кучей ошибок, причём не невинных, работы, можно было запиннуть на низкую орбиту ведро с одарённым и спокойно вернуться.
Не с меньшим энтузиазмом я мысленно слал кары и прочее неудобье на Изяборыча вообще, а также двух пенсионного возраста развалин в частности. Эти типы, вроде как «комиссия по безопасности полёта» с упорством, заслуживающим лучшего применения, являлись первое время раз в неделю, а несколько позже — раз в две недели. И задавали вопросы, в стиле: «а что будет если?»