И подозрительно всё, да только и отказываться от столь лестного предложения глупо неимоверно. Впрочем, раз уж я тут правду-матку рублю, невзирая на змейские извивы Добродума, буду и далее её рубить, рассудил я.
— А уверен ли, достопочтенный Добродум Аполлонович, что моя персона — это то, что ему потребно? — ядовито выдал я. — Всё ж признать надо, окромя гимназиума, нет у меня ни знаний великих, ни умений сноровистых.
— Уверен, — дочавкав снедью, выдал собеседник. — А что учиться вам потребно, дабы быть в угодном мне качестве потреблённым, — надменно выдал этот леший, — мне ведомо. Будет у вас время на то, как и у меня к вам попристальнее присмотреться, поскольку человек я, и ошибиться могу, — с видом боженьки озвучил Добродум, а после пояснил. — Срок испытательский вам положу, где проявить вам усердие, разумность и прилежание надлежит. Мнится мне, что проявите всё, как должно, ну а коли нет, то предложу вам должность письмоводителя ведомства какого. Без моей протекции вам и того не светит.
— Да и мне присмотреться не лишним будет, в разе таком, — протянул я, взирая на собеседника в стиле «всё с вашей гадской природой и без разглядываний пристрастных ясно».
— Не без этого, — снисходительно покивал Добродум. — Ну так что, Ормонд Володимирович, принимаете вы предложение моё о принятии вас на испытательный срок в роли стажёра наставляемого в Управу? — вопросил он.
Мда, и времени толком подумать не дал. Впрочем, думать тут выходит особо не о чём, точнее, расклады-то прозрачны: углядел сей леший нечто во мне, себе потребное. Что, нужно отметить, может быть чревато неприятностями и опасностями: мало ли, на какой срок потребен я ему — может, надо, чтоб некий индивид за мою ершистость меня прибил, например. А злонравному Добродуму сие угодно, он на прибивателя планы имеет немалые. Такой, вроде бы и не в традициях Полиса, расклад. Но чиновник высшего ранга, как ни крути, людей дегуманизирует и начинает как на расходный материал смотреть. Свойство человека, неизвестное Ормонду, но в мире Олега подробно изученное и Олегу хорошо и в подробностях известное.
Хотя, стоп. А не нужен ли моему собеседнику-«триумфатору» специальный, зудящий за плечом «о смертности и тщете» нудень? Учитывая явно немалые познания в психологии Мира Полисов, крайне ограниченно мне известные — вполне вероятный вариант. Несколько детский, наверное. А может, и нет. Впрочем, подобный вариант гадостей мне не сулит, а значит, учитывать и рассчитывать на него мы не будем.
Так, пустое мыслеблудие у меня выходит. Опасности видны, обходимы: в нужный момент колючки тернистые свои втянуть, да и оставить злонравного Добродума с носом. Ежели он, конечно, вынашивает планы таковые.
Отказываться от такого предложения я точно не буду. Но и бросаться сломя голову в кутёж «посольских дел» поостерегусь, а сделаю-ка я вот что:
— Безусловно, Добродум Аполлонович, глупо было бы для меня ваше щедрое предложение не принять, — аж засветился я. — Однако, благодетелю моему, в вашем лице, — не смог я тернисто не «уточнить», — надлежит знать, что планы мои на жизнь будущую более связаны с получением гражданства, Академией и научной стезёй, — выдал я, с некоторым облегчением ожидая, что меня с моими «хитровывернутыми» запросами пошлют в дали дальние.
— Сие столь очевидно, что уточнения не требовало, Ормонд Володимирович, — растоптал ростки надежды леший. — Собрал я, безусловно, сведенья о вас. Хоть вы и заняты преизрядно занятиями эфирными были, но от наставников гимназиума склонности и устремления ваши не скрылись. Так что опосля срока испытательного надлежит вам под моим началом отслужить два года. И, по истечении срока, коли пожелаете, то поспособствую вашему зачислению в Академию Полиса, — выдал этот тип. — А ежели поймёте, зачем потребны вы мне, так и словечко замолвлю, перед академиками немалыми.
— Непотизм? — ощетинился я. — И вы вот так, готовы «словечко замолвить»?
— Непотизм, можно и так сказать, — ухмыльнулся Добродум. — Однако ж, ежели подумать изволите, поймёте, что не сказал я вам, что непременно замолвлю. А лишь в том разе, ежели по службе рвение должное и разумение проявите, как и ум изрядный. А в таком разе, отчего ж не сократить толковому учёному путь становления? Сие лишь на благо Полису пойдёт.
И ведь не поспоришь с хмырём сладкоречивым, вынужденно признал я, вгрызаясь в ловко выхваченную из-под добродумовской вилки колбаску (ну а что, раз уж попался на наживку, надо насладиться вкусом). Как выяснилось, справки о моём «недомогании» сей злонравный политик уже навёл, более того, составил «занятий курс» с учётом моих пыток лечебных. А в финале трапезы произошёл такой разговор: