Впрочем, «приём пищи», толкнулась мысль, так что я подошёл к платяному шкафу, привычно надевая «домашний пинджак». Последних, как по воспоминаниям, так и по результатам разглядывания, была тьма, точнее дюжина комплектов: разные цвета, фасоны, комплектации, от домашней и «неформальной» двойки, зачастую ограниченной брюками и жилетом, до классической деловой «тройки». Причём гардероб был «уместен и нормален», дресс-код различных ситуаций был регламентирован до мелочей. Забавно, хмыкнул я, вспоминая «занятия телесные» в гимназиуме, где учились разнополые ученики. И на оных занятиях лёгкие накидки были скорее исключением, нежели правилом: занятия проводились обнажёнными, как и омовение после оных. Хм, отсутствие табуированности на обнажёнку, а признание Орма было после детальной оценки ТТХ интереса, оценил я ситуацию не без иронии. Впрочем, «море волнуется» телес самого Орма и его явно не олимпийские достижения также были в памяти.
Что искренне порадовало, так это отсутствие всяких ошейников в местной моде: шейный платок был в ряде случаев уместен, но никак не обязателен, что не скажешь о шляпе: головной убор в общественных местах был атрибутом необходимым, его отсутствие было приемлемо лишь дома, в гостях у очень близких людей, ну и при занятиях гимнастикой и в бассейнах и термах, или банях, тут память Орма давала сбой, явное двучтение смешения эллинической и славянской культур.
А далее, надев этакий халат-пиджак в клетку, я пристально окинул взглядом обиталище Орма. Вообще, довольно современный интерьер, я бы сказал с «элементами под старину». Элементы заключались в том, что мебеля были монументальными, явно сделанными на десятилетия, если не века. Никаких побелок или обоев: узорчатый паркет как на полу, так и на стенах и потолке. Тяжелые, узорные и металлические осветительные приборы, как прикроватный торшер, так и настольная лампа. Всё на лампах накаливания, с толстым стержнем накаливания, обратил я внимание на момент, упускаемый Ормом. Да и «разгоралось» освещение не мгновенно, что с такими стержнями закономерно.
Ладно, всё это интересно, но надо «проследовать на завтрак», а то батюшка, Володимир Всеволодович, устроит головомойку, причём хорошо, если словесную. Спускаясь по широкой и такой же «монолитной», как и всё встреченное мной в доме, лестнице, я фоново обдумывал «домашнее насилие» и Орма в роли его жертвы.
И, в целом, выходила картина, в которой, доколе парень находился «на иждивении», над ним была «власть иждевителя». Не полная, как до дюжины лет, но на жалобы «меня батько бьёт», местная полиция долго и с наслаждением бы ржала. Если, безусловно, не было бы травм и увечий, тут вопрос уже иной.
Хм, тоже тема для осмысления, заключил я, заходя в столовую. Во главе стола восседал монолитный, широченный и высоченный (впрочем, высотой отличались все Терны, отметил я) мужчина, с шикарными бакенбардами и усами. Под пятьдесят лет, со строгим (а никак не жутким, по воспоминаниям Орма) лицом. Отец семейства, ну и старший и младший брат прилагались.
— Доброго утра, отец, Энас, Эфихос, — кивнул я.
— И тебе поздраву, сын, — через несколько секунд кивнул Володимир. — Присядь, перекуси. Однако, вид у тебя изрядно нездоровый, — прищурившись отметил он последствия моего «общения с белым другом». — Заболел или готовился?
— Готовился, — ответил я, присаживаясь за стол.
— Дело доброе, однако, — наставительно воздел палец отец, — ты явно злоупотребил, что может привести к последствиям худшим, нежели отсутствие подготовки. Почему столь злоупотребил усердием? — прищурился он уставившись на меня.
— Хех, — фыркнул в тарелку Эфихос. — Он, отец, испытания, по слухам, провалил. Врут, мыслю, но сдавал негодно, — поправился мелкий говнюк, братцем именуемый.
— Правда? — начал багроветь челом Володимир.
— Не вполне, — подавив внутреннюю дрожь, ровно ответил я. — Но результаты по испытаниям я показал ниже, нежели был способен, это факт, — признал я, слегка опустив голову.
— Причина? — тяжело уронил отец, на что мелкий засранец опять влез вперёд меня.
— Так его, отец, Василика Федос отшила. Да ещё и глумилась, похваляясь, что не для такого росла, — дополнил братец. — Стервь конечно… ой! — последнее было связано с тем, что отец, не меняясь в лице, отвесил трепачу чувствительный подзатыльник.