Дело тут вот в чём. Перечисленные мной инструменты «боевого одарённого» были основными, использовались почти везде, но являлись прерогативой милиции. И тут было три момента. Первый — мне банально было интересно с ними познакомиться. Второй — знать, пусть и не как профессионал, как обращаться с оружием, лучше, чем не знать. Мало ли, как жизнь повернётся, а щелкать клювом над тяжёлым метателем десяток секунд, а потом получить пулю в лоб видится мне чрезмерно тупым. Ну и в третьих, имел место вполне осознаваемый мной мальчишеский интерес: погонять на танке, пострелять из скорострельных пушек типов различных, да и, как вершина интереса, покрасоваться в боевом экзоскелете.
Признаться, часть памяти Олега разрывалась между хохотом и челодланью, на момент осознания, что местные одарённые пользуют тяжелый экзоскелет. Однако ж, после ознакомления с доступной информацией, выходила картина, что доспех не есть ОБЧР какой, али боевой шагатель, логике противный и для экипажа суицидный. Была это, если подумать, мобильная артиллерийская платформа, предназначенная для скрытного передвижения и мобильности, в местах, технике иной недоступных.
А так, всё тот же конвертор эфира с приводами, несущий броню и среднюю артиллерию. Довольно мобильный, в скорости превышающий человека, да и небольшой: пластины брони и машинерия оставляла одоспешеного человеком, а не башней, лишь повыше да пошире оператора на десяток сантиметров.
И, как понятно, в «полевых битвах» оные воины использовались редко. Их задачей были штурм укреплений, помещений, ну и диверсия десантная: опытный боевой одарённый в доспехе мог и скрытно пробираться по местности, в должной мере пересечённой, лязганьем и воплями себя не обнаруживая.
Ну да вопрос в том, что был у меня как интерес, так и потребность с этими образцами вооружения ознакомиться, дабы при нужде не смотреть на новые ворота.
— А на кой вам, Ормонд, оружие милитантское? — резонно вопросила Добромира.
— Для знакомства, Добромира Ясоновна. Коль доведется рядом быть, чтоб дело делать, а не затылок чесать. Да и интересно, — не стал скрывать я, на что дама добродушно ухмыльнулась.
— Ну, если уж «интересно», — аж подмигнула она, — познакомим вас в этом месяце. Съездите со мной на полигон к милицейским, там и попробуете, но лишь один раз, не забава сие.
— Так и я не для забавы, да и милитантом становиться не тщусь, — отмазался я, на что получил кивок, хоть и с ухмылкой ехидной.
В результате высвободилось у меня время, которое я надеялся потребить на тренировки и изыскания, мне потребные. Но змейский начальник мой не дремал, и, буквально на следующий день после беседы с Добромирой отловил меня служка, да передал мне повеление явиться пред очи начальственные.
И вот тут, признаться, сжались булки мои до боли: сулил Добродум злонравный подобрать мне наставника дел амурных. Что я, по пристальному рассмотрению, предпочёл «забыть». А змеище злокозненное, начальником моим именуемое, слова на ветер не бросает.
И тут, помимо некоторого смущающего момента, есть ещё один. А вот окажется инструктор дядькой мускулистым и здоровым, например. Причём, по совести, претензий-то я иметь буду не вправе: меня не детородительным делам наставлять намереваются, а амурным. А уж разницы между полами в койке мораль Полиса не зрела, и на мои истеричные вопли «я по девочкам», скорее медикуса пригласят, лечить от столь сильного комплекса.
Не был бы на службе — дело моё, хоть мальчик, хоть девочка, хоть коза. Однако ж, на службе будучи, я свою самость, уд учитывая, да и прочие причиндалы, передал на службу Полису. Насильно меня мужей сношать или сношаемым ими быть меня не заставят. Но на блеянье «не хочу», предложат либо медика-мозгоправа, либо валить на все четыре стороны из Управы, как лицо капризное и к службе негодящее.
В общем, шёл я к морде начальствующей с сердцем заледеневшим, примостившимся аккурат между сжатых до скрыпа булок. Однако ж, злокозненность, злонравнось, коварство, змейство и прочие неоспоримые качества Добродума до мускулистого, увитого мышцой дядьки не дошли.
А была в его компании… девочка-подросток, росту чуть ли не в полтора метра, отчего я несколько оторопел.
— О, вот и вы, Ормонд Володимирович, — злодейски поприветствовал меня Добродум. — Представляю вам гетеру Артемиду Псионисфеновну, вашего нового наставника, — отрекомендовал он девчонку с искренним уважением.
А я несколько выпал в каплю, судорожно копаясь в памяти дырявой. Итак, гетера, грецкая самостоятельная дама с вольной и не ограниченной мужской волей жизнью, в современном Полисе была профессией. Чертовски редкой, уважаемой и прочее. Непременно одаренная, причём специалист высочайшего уровня в психологии, психиатрии, медицине, ну и, в последнюю очередь, в утехах плотских. Хоть они первопричиной этой профессии и были.