Ну, вот наконец-то добрались. Прикуривают. Смотрю вниз на три малюсенные фигуры, расположившиеся аккурат между ступнями моих свешенных с парапета ног. О чем-то разговаривают, даже смеются. Сейчас для них самое безмятежное время, днем спокойно постоять им точно не дадут. Поначалу бабульки, выгуливающие своих питомцев, станут возмущаться и грозить всеми карами небесными. Потом по дороге будут колесить детишки на великах и роликовых коньках, беспрестанно крича и тренькая закрепленными на рулях звоночками. Также придется то и дело уступать дорогу проезжающим машинам жильцов.
Накурившись, троица возвращается, обратно в заботливые когти последователей Гиппократа. И тут начинается моя самая любимая часть. Собрав подошвами своих шлепанцев с улицы образцы всевозможных микробов, эти трое разнесут их по стерильным коридорам клиники, ну и естественно — по своим палатам. Но я совершенно не возмущен, скорее наоборот даже рад. Ведь в отличие от многих, я люблю работать. Самое важное в моей деятельности — это наблюдательность и умение планировать.
— Я вот точно могу тебе сказать, что к завтрашнему утру от трех богатырей останется лишь двое, — произношу вслух, — Но это не страшно ведь скоро подтянутся новые пациенты.
— Тот, что с костылями? — спрашивает Че.
— Неа! Не угадал, — отвечаю я, — В этом-то и парадокс — чаще всего выживают самые безнадежные.
— Наверное, от того, что врачи уже махнули на них рукой, и, направив весь энтузиазм на «перспективных», залечивают до смерти, — предполагает мой приятель.
— Ага, в самую точку.
— Как-то ты, излишне зациклен на смерти, как мне кажется, — с этими словами собеседник немного отодвигается от меня.
— Заметь слово «смерть» последним сказал ты, — глядя на него, наигранно улыбаюсь, — Но это не так далеко от истины, друг мой. Рядом со мной люди в основном умирают.
— Но, я считаю, что, несмотря на все эти болячки, жизнь их, все же, достаточно проста и безмятежна.
— Что тут поделаешь? Бог больше любит играть с людьми, чем со зверьем или пернатыми. От этого частенько подбрасывает им всякие ништяки. Чтобы заслужить его милость, эти огламурившиеся австралопитеки, научились одновременно быть, и разумными, и вести себя, подражая тварям другим всяческим. Например, свиньям или коровам, а так же прочему скоту. Еще у них отлично получается шакалить, хотя они при этом мнят из себя волков или даже львов.
Пока мы с Че философствовали, время пролетело незаметно. Солнце уже поднялось достаточно высоко и начинает припекать, обещая довольно жаркий день. Воздух наполнился запахом озона. Сидящий в моей тени собеседник делает глубокий вдох, при этом закрыв глаза. А на выдохе, восклицает:
— Ах, прямо как на море!
— Скучаешь по морю?
— Нет. Ведь я его никогда и не видел, — преспокойно, без тени сожаления, отвечает Че.
— А откуда тогда знаешь, что там воздух по утрам пахнет именно так?
— Знаю и все. У меня это в крови, — с гордостью говорит мой приятель.
— Все равно это странно, — закончив фразу, тоже зажмуриваю глаза и фильтрую через ноздри пятьсот кубиков чистейшего утреннего воздуха.
— Что странно?
Я молчу. Открываю глаза, поворачиваюсь к своему приятелю. Он в ответ смотрит на меня и изредка моргает своими маленькими желтыми глазками. Я было начинаю:
— Странно, что…
Но тут, Че перебивает меня, так и не дав мне договорить:
— Ой, смотри, первые пациенты пожаловали!
Внизу, уже не молодые, но все еще бодрые, мужик с теткой, целеустремленно двигаются к главному входу. Он высокий и тощий, в сером в обтяжку классическом костюме современного покроя, остатки волос на голове уложены в аккуратную прическу. Дама миниатюрная, крепко сбитая, но судя по походке тоже не из робкого десятка, также одета по-деловому, в пегий, ближе к розовому, юбочный костюм. Ее накрученные в крупные кудри блондинистые волосы пружинят при каждом движении. Лихо взлетев по крутым ступеням парадного входа, парочка исчезает под массивным козырьком.