И он продолжал погружаться в неприятные размышления: «Конечно, правосудие совершило ошибку, но я не держу зла на председателя Рота!.. В самом деле, главарь контрабандистов — хитрая бестия, он вполне мог выдать себя за меня. Кто бы стал искать его под личиной Ильи Круша!.. Ну да ладно! Я счастливо отделался, поставлю свечку перед святой Девой в Раде!»
И тут он вновь вспомнил о господине Егере и опять похвалил себя за то, что ни разу не произнес перед комиссией имени своего спутника. Если бы узнали, при каких обстоятельствах его друг попал в лодку и как они договорились между собой о продаже улова за пятьсот флоринов, то это показалось бы поведением сумасшедшего или, хуже того, человека, который отыскал предлог, чтобы избежать слежки во время путешествия к устью Дуная.
«Да уж, — думал Илья Круш, — я делал все, чтобы не привлечь к нему чье-нибудь внимание!»
Нет! Ни разу славного Круша не посетила мысль о том, что господин Егер — тот самый Лацко, ни разу! Чтобы такой замечательный человек, чьей дружбой нельзя не дорожить, был главарем контрабандистов?.. Вздор!
«Увидев его снова, — мечтал Илья Круш, — а мы наверняка увидимся, я ему все расскажу, и он с благодарностью воскликнет: “Господин Круш, вы самый прекрасный человек, какого я когда-либо встречал на этой земле!”»
Сделав у Вайцена поворот под прямым углом, чтобы затем продолжить путь с севера на юг до самого Пешта, Дунай продолжает нести свои воды и дальше в том же направлении. Несмотря на многочисленные изгибы, он остается верен ему на протяжении более трехсот километров вплоть до местечка Вуковар. И пока Илья Круш отдавался воле течения, отчаливая утром, останавливаясь вечером, он видел простирающуюся на востоке бескрайнюю пусту_[91]
Это преимущественно венгерская равнина, ограниченная более чем в ста километрах от Дуная горами Трансильвании. Железная дорога от Пепгга до Базиаша пересекает бесконечные степи, обширные пастбища, огромные болота, где кишит водная дичь. Пуста, одно из великих богатств Венгерского королевства, — это всегда щедрый стол, накрытый для бесчисленных четвероногих гостей, тысяч и тысяч жвачных. Редко попадаются здесь пшеничные или кукурузные поля. И к тому же это в высшей степени историческое место, где ныне царствует пастух, канас, и табунщик, чикош. Поэты[92] во все времена воспевали его в своих поэмах.
Река здесь становится значительно шире. По ней постоянно снуют корабли, перевозящие прибрежных жителей с одного берега на другой. Нередко Илью Круша узнавали, когда он проплывал мимо. С палуб раздавались сердечные приветствия, ему дружески махали руками. Процесс по его делу лишь добавил ему популярности, теперь он и помыслить не мог о том, чтобы избежать всеобщего внимания. В доме любого пастуха, рыбака или фермера — местного деревенского аристократа — в самой большой комнате над камином висел портрет, более или менее напоминающий лауреата «Дунайской удочки».
Но во всем этом имелась и положительная сторона: его улов продавался по все более и более высокой цене, что, конечно, доставляло рыбаку немалое удовольствие.
«Это не для меня, это для него! — повторял он. — Похоже, он не потеряет на нашей сделке!»
Затем, все тот же рефрен, который вырывался из самого сердца нашего героя: «Но где же он теперь? Его письмо я храню как драгоценность. Он сказал: “Я даже не знаю, где и когда удастся вновь присоединиться к вам... Но это обязательно произойдет рано или поздно, может, в Пепгге, а может, в Белграде!” Однако в Пеште его не было, и, слава Богу, жалеть не стоит. Будем надеяться на встречу в Белграде, или раньше... в Мохаче... Нойзаце[93] или Петервардейне![94] И уж как я буду ему рад!»
Русло реки все больше и больше заполнялось островками и островами. Некоторые из них были столь велики, что, соседствуя друг с другом, образовывали рукава, где течение достигало огромной скорости. Благодаря этому плоскодонка сохраняла среднюю скорость плавания около двенадцати лье в день и могла достичь устья Дуная в предполагаемые сроки.
Острова эти почти бесплодны. В иле, нанесенном довольно частыми наводнениями, растут лишь ивы, осины да березы. Правда, здесь собирают обильный урожай сена — барки, груженные до планширов, перевозят его на фермы и в прибрежные селения.
92
Имеется в виду, в частности, Шандор Петёфи, «мадьярский Беранже», как его называли во Франции.
94
Петервардейн — немецкое название сербского городка Петроварадин, расположенного напротив Нови-Сада, на другом берегу Дуная.