— Мы знали, что Калоджеро будет мстить после того, как мы разрушили его бизнес. Он попытается ударить по нам так, чтобы остальные члены семьи не узнали. Десять, максимум пятнадцать человек, которые будут молчать.
— Ты собираешься его убить?
— Да.
— Другие члены коза ностра казнят тебя, Рафаэль. Ты не можешь убить дона и остаться безнаказанным!
— Уверен, что уже делал нечто подобное.
— Это было другое! Никто, кроме Калоджеро, не знал, что именно ты расправился с Манкузо.
— Лояльность и уважение — основополагающие принципы коза ностра, Гвидо. Если член организации нарушает свое слово, он теряет лицо и уважение. Но если это делает дон, это затрагивает всю семью. Ущерб для их репутации будет колоссальным. Я уже говорил со стариком Бьяджи и выразил серьезную озабоченность, как семья отреагирует на своего лидера, когда узнает, что он нарушил данное мне слово. Мы пришли к выводу, что для всех — и для меня, и для сицилийской коза ностра — будет лучше, если этот позор не станет известен.
— Что это значит?
— Это значит, что если я решу облегчить дону жизнь, семья закроет на это глаза. Так что, как видишь, любую проблему можно решить, если знать, на какие кнопки нажимать.
— Он наш крестный отец, Рафаэль.
— И это единственная причина, по которой я позволил ему жить так долго, — отвечаю я, опустошая бокал с вином. — Но его время истекло.
— Рафаэль…
— Я звонил ему. Примерно через месяц после нашего приезда в Штаты. Я умолял нашего дорогого крестного отца взять тебя под свою защиту. — Я замечаю шок на лице Гвидо. — Он отказался.
— Почему ты так поступил?
— Потому что боялся, что ты умрешь с голоду, если останешься со мной.
— Я не знал, что все было так плохо.
— Это действительно так. Но мне удалось найти способ вытащить нас из той ситуации.
— Присягнув на верность албанскому клану. Ты сделал это ради меня.
Я ставлю бокал на стол и смотрю на пару скрещенных кинжалов со змеей, обвившейся вокруг лезвий, которые татуированы на внутренней стороне моего левого предплечья. Эта татуировка окружена другими изображениями, поэтому уже не так заметна, как раньше. Тем не менее тот, кто знаком с темными сторонами жизни, поймет, что она символизирует.
— Почему ты ее не удалил? — спрашивает Гвидо, глядя на клеймо албанской банды на моей руке.
— Это уже в прошлом, — отвечаю, внимательно рассматривая татуировки. — Я мог бы замаскировать ее, но мне не стыдно за то, что сделал, чтобы прокормить брата.
Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на далекие рыбацкие лодки, разбросанные по морю.
— Я собираюсь позвонить Роману Петрову и сказать ему, что его дочь со мной.
— Что?! — Гвидо вскакивает с кресла. — Ты что, совсем спятил?
— Нет. Я отправляю Василису обратно в Штаты.
— Почему? Не пойми меня неправильно, я с самого начала был против этой твоей безумной идеи, но…
— Я её люблю, Гвидо.
— И ты отпускаешь её? Это безумие.
— Знаешь, когда я был ребёнком, мне нравилось играть за домом мамы, ловя бабочек. Вокруг роз всегда порхала бабочка-адмирал. Я пытался поймать её несколько дней, зациклившись на этой бедняжке, потому что хотел ее для себя. Я проводил часы рядом с колючим кустом, делая всё возможное, чтобы поймать это создание, но оно всегда ускользало. И вот однажды я наконец поймал её. Положил её в банку из-под мармелада и поставил рядом с кроватью.
— Решительный парень, даже тогда, — фыркает Гвидо.
— Она умерла на следующий день. Возможно, я слишком сильно сжал её, когда поймал, или она просто не могла жить в чёртовой банке. Когда пошёл искать другую, их там не оказалось. Я больше никогда не видел другого адмирала. — Я поднимаю голову к небу и закрываю глаза. — Василиса напоминает мне ту бабочку. Я не могу заставить её остаться со мной. Думал, что смогу, но это было бы неправильно. Завтра вечером она возвращается в Чикаго.
— Завтра?
— Поскольку Калоджеро планирует месть, я не могу подвергать её жизнь опасности. Однажды я чуть не убил её. Второго шанса не будет.
— О чём, чёрт возьми, ты говоришь?
— Ты веришь в судьбу, Гвидо?
— Судьбу? В то, что всё должно было случиться? — Он поднимает бровь. — Конечно, не верю. Это просто сказка для суеверных идиотов.
— Может быть. А может, и нет. Помнишь мою последнюю работу с албанцами?
— Как будто я могу забыть. Они сказали, что ты, скорее всего, не выживешь. Мясник, к которому тебя отвезли, едва успел тебя зашить. Надеюсь, тот ребёнок выжил, потому что ты чуть не погиб, изображая из себя героя.