— Отвали, — по слогам проговорила я, без особого труда сбросила его руки с себя и оттолкнула. Мне повезло, не будь он так пьян, вряд ли у меня получилось освободиться из его объятий.
— Ну и пошла на… — нецензурщина утонула в сменившейся музыке, а я выдохнула, вернув взгляд на барную стойку. К оставшейся рюмке текилы присоединилась еще одна. Я вопросительно перевела взгляд на бармена, но тот только улыбнулся и подмигнул мне. Что ж… Если все выступавшие на конференции только и делали вечерами, что выпивали в номерах и барах, почему этого не могу сделать и я?
Хмыкнув сама себе, я выпила друг за дружкой обе рюмки и, прикрыв глаза, наслаждалась чувством, как расслабляется и растекается за грани напряжения все мое сознание.
— Что, Сонечка, наконец решила отдохнуть?
Голос его, внезапно прорезавший мое спокойствие, был тих и вкрадчив. Но даже легкая насмешка все-таки не смогла скрыть обиду, чувствующуюся даже сквозь нее.
— Да, Иван… — отчество я специально так и не произнесла. — И, надеюсь, вы не станете мне в этом мешать?
— Да боже упаси встать у вас на пути, Сонечка! Я ведь до сих пор от вашего шантажа не отошел!
Я слышу, как он надсмехается. Зачем все это? Зачем вся эта конференция? Зачем я вообще ему про преферанс тогда сказала? Почему не призналась, что курсовая не моя, что мне помогли? Чего, блин, я такая гордая?! Сидела бы сейчас, среди друзей своих любимых, которые теперь превратились в кучку недоверчивых отголосков дружбы…
— Что я вам сделала?
Мой вопрос прозвучал до ужаса уставшим и искренним, потому что вырван был из самой глубины души. Потому что звучал внутри меня уже очень и очень давно. А такие уставшие вопросы нельзя долго таить в себе.
С лица Ивана Андреевича тут же исчезла ухмылка. На мгновение он даже показался мне слегка растерянным. Видимо думал, что сейчас хорошенечко попререкается со мной, лишний раз утвердится в звании самого остроумного мастера хлесткого злословия, а тут на тебе… Но на смену это растерянности почти моментально была надета маска хлоднокровия.
— Что я вам, блин, сделала?! — чуть громче повторила я. — Я из-за вас теперь как прокаженная в институте! Да мне плевать и на философию эту гребанную, на преферанс ваш, на девок этих! Да делайте что хотите! Трахайте студенток, играйте в свой сраный покер! Мне плевать!!! Но я-то… За что?! За курсовую?! Да! Это не моя курсовая! Теперь довольны?! Услышали что хотели?! Я как идиотка переживала, думала, нагрубила ему! Нельзя так! Не по-человечески это! А вы думали об этом?
— Сонь!
— Что Сонь?! — не сдержавшись крикнула я и тут же замялась, поняв, что окружающие слегка заинтересовались нашим скандалом. — Вас там ждут, Иван Андреевич, — бросила я, осушила последнюю рюмку и быстрым шагом направилась прочь, пока вся эпичность моего исчезноваения не была испорчена слезами.
Но чья-то сильная рука обхватила мою ладонь и, резко дернув на себя, припечатала к стенке. Иван Андреевич коршуном навис надо мной, прижавшись так близко, что я могла почувствовать на себе его горячее дыхание.
— Я переживала, понимаете? — слезы все-таки предательски заблестели на глазах. — Вы бы видели себя. Я будто нож вам в спину всадила…
— Всадила, — хрипло ответил он и в следующее мгновение накрыл мои губы своими.
Мягкие, но требовательные прикосновения буквально вскружили голову, заполнив ее целым вихрем мыслей. Среди них была и та блаженствующая шатенка, и осуждение куратора, считавшего, что я сплю с сыном ректора, и сообщения Глеба, согревавшие своим искренним теплом, отчего мне вдруг показалось, что это до ужаса неправильно. Что я должна сопротивляться, попытаться так же отпихнуть от себя его, как того пьяного парня, ведь ненависти во мне к этому человеку было хоть отбавляй! А все нежные чувства были неотрывно связано лишь с одним именем — Глеб, которое высвечивалось в последнее время на сообщениях теперь уже разбитого телефона. Но прикосновения его рук, тепло его тела словно нечто живительное переполняли меня, унося в забытое и сладкое чувство эйфории поцелуя. Я сама таяла, словно та самая шатенка у окна, с которой он наверняка целовался все это время, пока не пришел сюда, а то и чего еще…
— Я не хотела, понимаете, — всхлипнула я шепотом, когда он прервал поцелуй.
— Я знаю, — также тихо проговорил он и снова поцеловал меня. На этот раз я позволила себе расслабиться, заглушив все противоречия. — Идем…
***
Иногда тебе кажется, что сожаления будут преследовать тебя всю жизнь, если ты поддашься искушению. Ты настолько сомневаешься в своем выборе, переживаешь, что идешь наперекор своим принципам, понятиям, которые ты вдолбила в свою голову. Но в ту ночь, озвучив вслух все, что жгло изнутри, сбросив со своей спины все камни, которые аккуратной кучкой покоились на ней уже очень долго, мне казалось, что я не просто стала свободной. Мне показалось, что я, наконец, вышла из своих же рамок, в которые так старательно себя загоняла. Я знала, что все эти прикосновения, поцелуи, объятия, близость, сводящая с ума, до дрожи в груди… Все это настоящее, искреннее. И я даже сама себе не могла объяснить, почему я в этом была так уверена. И что будет дальше — меня заботило меньше всего на свете. Потому что хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно.
— Эй… — разбудил меня невесомый шепот. Теплые руки скользнули по обнаженному животу, крепче притягивая к себе. Сознание заработало лениво, но не поскупилось на яркие воспоминания, от которых я наверняка покраснела. — Сонечка…
И что мне ответить? Доброе утро, Иван Андреевич? Что ему в таких ситуациях отвечают студентки?
— Просыпайся… — снова шепот и теплое дыхание ласково прикоснулось к ушку, куда затем опустился поцелуй. Я невольно выдохнула и улыбнулась.
— Привет, — прошептала я в ответ.
— Ты сегодня читаешь лекцию, ты помнишь? — лениво пробормотал Иван Андреевич.
— Угу, — на автомате пробормотала я, замолчала на некоторое время, мысленно наслаждаясь теплыми объятиями, но затем, все осмыслив я пришла в откровенный ужас. — Вашу ж мать!
— Ты чего? — Ивана Андреевича мой испуг явно позабавил. Он приподнялся на локтях, заинтересованно наблюдая, как я обнаженная мечусь по номеру, собирая с пола и мебели свои вещи. Черт! И почему их так много?! Проклятущая зима! — Сонечка, тебе помочь? — в голосе послышалась легкая насмешка, впрочем, она меня не задела совершенно.
— Через сколько начало конференции? — я остановилась, одной рукой прижала к себе собранные вещи, а вторую запустила в волосы, крепко их сжав в кулак.
— Через… — протянул Иван Андреевич, взяв рукой с тумбы свои часы. — Почти полтора часа. — Он взглянул на меня, надевая часы на правое запястье и следом забирая с тумбы телефон. — Так и быть, в душ иди одна, я так понимаю, тебе надо поспешить, чтобы успеть подготовиться?
— Вот уж спасибо! — я изобразила шутовской поклон, от чего вызвала в очередной раз улыбку на лице сына ректора и, невольно посетовав, что лишилась романтического совместного утра в душе, поспешила приводить себя в порядок.
***
После таких выворачивающих наизнанку вечеров и горячих ночей самое то — покопаться в себе, хорошенечко «погрызть» себя своей незадачливой совестью… Но в данный момент мозг ни о чем другом не мог думать, кроме как о предстоящей лекции. За завтраком в ресторане гостиницы, где мы вновь пересеклись с Иваном Андреевичем, я бездумно уплетала почти все, что было на столе и только когда поймала на себе взгляд своего преподавателя, будто очнувшись, проглотила последний кусок и принялась торопливо запивать всю эту еду кофе…
— Софья, вы так проголодались! — внезапно сказал седовласый старичок, сидевший рядом со мной и внимательно наблюдавший за мной весь завтрак. Интересно, откуда он знает, как меня зовут? — Никак готовились всю ночь, да, Иван Андреевич?