Фильмы иногда шли с субтитрами, с кумранскими субтитрами, или с синхронным переводом на кумранский. Зато в этом зале перед радостными бывшеградцами выступал сталкер-Кайдановский перед показом своих режиссерских дебютов, и женщина-зеркало Маргарита Терехова рассказывала про съемки, а показы своих любимцев-итальянцев предварял яркими прелюдиями сам-Кумран.
Из множества фильмов, посмотренных здесь за бывшеградские годы, самым незабываемым был фильм Теодора Дрейера "Вампир". Фильм не требовал перевода, ибо был немым. Перед изумленными и пресыщенными зрителями на экране проходила череда злодеев, и наконец в финале появлялся сам главный злодей, мельник, ужасно похожий на Кумрана, так что все сразу это отметили, и по темному залу прокатился радостный шепот: Кумран... Кумран... Сам Кумран не присутствовал в этот раз на просмотре. И вот колеса огромной мельницы начинали вращаться, под нарастающий аккомпанемент на Кумрана сверху начинала сыпаться мука, бедняга усиленно пытался спастись, пока его не засыпало с головой. Свершалось возмездие над силами зла, добро торжествовало, но в странном ореоле мученической гибели экранного Кумрана, и когда зажигался свет, студенты все еще радостно переглядывались и перешептывались: Кумран, Кумран... Кстати, на своих лекциях Кумран говорил о преимуществах немого кино, и что с изобретением звука оно многое утратило из своих прежних достижений (так же, как и позже с изобретением цвета.
2
Новое здание научной библиотеки находилось тоже на улице Ванемуйни, но в другую сторону от общежития, ближе к центру и университету. Как непохожи друг на друга были два этих здания! Казенный Ванемуйзовский корпус и ультрасовременное внутри и снаружи библиотечное, составленное из квадратов и кубов белого бетона и стекла.
Иногда здесь можно было встретить самого Кумрана, хлопнув бесшумными дверьми, задумчиво идущего в сторону своего кабинета. И когда на пути его вырастала фигурка студента или студенточки, ах! Кумран делал предупредительный жест: спокойней, спокойней, не надо так волноваться... Но если ему попадался, напротив, излишне напористый студент, Кумран и тут умел одним завершающим жестом вовремя поставить его на место. Характерным для Кумрана было сдерживать свои отношения со студентами в определенных рабочих рамках, никогда не позволяя кумирничать с ним, но также избегая всегда фамильярности. И Кумран не терпел, чтобы к студенческой любви к нему примешивался страх. Но страх все равно примешивался. Примешивался даже тогда, когда студентики за глаза подхихикивали на перекурах над своим учителем.
Некоторым своим семинаристам Кумран доверял право пользоваться книгами из своего кабинета. На это писалась рукой самого Кумрана особая доверительная бумага по-кумрански. И по ней на вахте выдавали ключ, открывающий заповедную дверь, и за ней, за этой дверью, вдыхался особый запах Кумрановских мыслей и подтлевающих фолиантов, полных поэзии и премудрости.
Кое-что о Кумране Бо узнавал из разговоров с Солоничем во время их долгих прогулок по задворкам Бывшего города. Чего бы ни касался разговор, на суждения Солонича нередко падала тень Кумрана.Что бы сказал Кумран, или что уже говорил, по тому или другому поводу. Именно от Солонича Бо впервые услышал о рамках Кумрана, и наблюдая Кумрана вблизи, Бо уже исходил из представления об этих рамках, и многое подтвердилось. Кумран мог проявлять бесконечную терпимость и деликатность, например, когда нужно было подобрать научную тему какому-нибудь трудному студенту, который от всего отказывался, а сам ничего не предлагал. Но эта терпимость никогда не переходила определенных границ. Кумран исключительно редко позволял себе нервничать, хотя это был человек по характеру довольно горячий, не чуждый эмоционального всплеска. Усилием воли он сдерживал себя всегда в определенных границах, но если нужно было, умел очень быстро подвести черту, например, под нежелательным разговором, спором или выступлением.
Кумран действительно мог взрываться как снаряд, если что-то по-настоящему его возмущало, но это происходило крайне редко, и об этом можно было судить только по некоторым пафосным высказываниям, с нотками благородного негодования, которые он позволял себе на спецкурсах, ведя себя иногда как на сцене, и в то же время всерьез. И как это всех восхищало, когда Кумран приходил в стихийное состояние, как будто ветер проносился волной по аудитории. Но Кумрана любили и за его рамки, не позволявшие этому ветру распространяться в любых направлениях и независимо от воли учителя.
Еще про Кумрана говорили, что он не сверхмного читает, и когда студенты не один день переносили на руках по связочке его огромную библиотеку: Кумран переезжал в новое жилище - все знали, что столько прочесть и невозможно, и что Кумран улавливает все в книгах написанное каким-то иным способом... Но и этот способ: догадаться своим умом и впитать в себя усилием воли содержимое целой книжной полки - требовал много труда, и по слухам, Кумран все время работал и почти не спал. Трудно было представить себе его ленивым или расслабленным. Даже когда он все время разъезжал и болел, это была работа. Работа болеть, работа разъезжать. Кумран не любил отдыхать, и вообще не помнится такого, чтобы Кумран был в отпуске. Это, конечно, бывало летом, но чтобы он, например, поехал в Крым или куда-нибудь на турбазу...
Еще от Солонича Бо узнал, что Кумран служил в армии артиллеристом во время войны, и как пример сверх-человечности Кумрана, Солонич рассказывал, что Кумран выучил там французский язык. Солонич тоже неплохо знал языки. Он хвастался Бо, что выступал по радио по-кумрански, и выдержал долгое выступление, в конце которого передавал привет Лео, своему соседу по хутору. Бо с Солоничем сидели и слушали голос Солонича. Естественно, Бо ничего не понимал, Солонич ничего не переводил, только сказал, что в конце передает привет Лео. Конечно, Кумран никогда не стал бы, выступая по радио или где бы то ни было, передавать привет своей соседке по стояку... В этом была существенная разница между ними: учителем и учеником. Учитель не должен быть баловником. Как всякий великий учитель, Кумран был предельно осторожен в выводах и умышленно ограничен в собственных поступках. Учитель не заводила и не смутьян, не подстрекает, не провоцирует, а сдерживает, ограничивает, стискивает в рамках собственного метода и стиля, чтобы потом, после его окончательного ухода - все хлынуло, разбежалось и растеклось.
3
Кумран никогда не курил и почти не пил. Выпив немного, он очень оживлялся и начинал шутить с женщинами. Всегда казалось, что ему больше нравится быть окруженным симпатичными щебечущими студенточками, чем скучными мумиями-гениями. И как говорил Солонич, к сожалению, Кумран не очень нуждался в учениках. Но в чем он действительно нуждался, это в студенческой любви. Разве можно было не любить Кумрана? Настоящего волшебника Бывшего города. И у него была эта способность - легко влюблять в себя. Когда Кумран окидывал всех взглядом на спецкурсе, обычно он ходил вдоль доски, останавливался и окидывал, каждому казалось, что он и на него посмотрел, и не просто посмотрел, а словно воспламенил своим взглядом. Как будто Кумран чего-то ждет именно от него, чего-то особенного. Может быть он и ждал, но прежде всего он прекрасно знал и чувствовал эту свою способность действовать так на людей. А семинары проходили скучно. Здесь не было той массы, которую можно было воспламенять, и самому от нее воспламеняться. К общению с глазу на глаз или в узком кругу Кумран, по-видимому, не был особенно расположен. Подкинет какое-нибудь яркое... нет, юркое наблюдение. Кумран был удивительно похож на ящерицу. И тем, что его невозможно было поймать за хвост. Было в нем что-то неуловимое. И особенно тем, как он... Ящерица, если ее не тревожить, сидит неподвижно, причем в тени, а на самом солнце, она как будто думает о чем-то подолгу, стремительно поворачивая головой на незначительный градус, и иногда стреляя языком и вглядываясь сразу в обе стороны пространства.