— А когда родился ребенок, ей пришлось просить милостыню, чтобы хоть как-то выжить.
— И она вам это все рассказывала, а вы стояли на улице и слушали ее?
— Но мы были не на Бонд-стрит, а на Мэдокс-стрит, на которой не так много прохожих, — объяснила Петрина. — И мне было очень ее жалко. Я отдала ей все деньги, что были со мной, и пришла на следующий день, чтобы дать побольше, но не нашла ее.
Граф издал нетерпеливое восклицание, и Петрина поспешила докончить рассказ:
— Я не могла спать в ту ночь и все думала, какая она худая и больная и какой маленький и больной у нее ребенок.
— Ну, это объясняет трату некоторой суммы денег, однако что вы скажете об остальных?
— Когда я ездила по Лондону с вашей бабушкой, я видела оборванных мальчиков и девочек с накрашенными лицами и в ярких платьях, которые стояли и заговаривали с проходящими джентльменами.
— Вам не следует замечать подобные вещи! — резко заметил граф.
— Но как я могу не замечать, если я не слепая? — возразила Петрина.
В ее голосе послышался прежний вызов. Затем, словно испугавшись, что рассердила его еще больше, она продолжала более спокойно:
— Я читала об условиях существования женщин и молодых девушек в Лондоне, об уличной проституции и как этих женщин эксплуатируют...
— Это не подходящее для вас чтение, — заметил граф. — Где вы могли почерпнуть такие знания?
Петрина не ответила, и он настойчиво повторил свой вопрос.
— В ваших газетах и журналах, — еле слышно проговорила Петрина.
— Но они не предназначены для ваших глаз.
— Думаю, ничего ужасного нет в том, что меня интересует, как живут в Лондоне обычные люди, — возразила Петрина. — И я читала не только «Политический наблюдатель», который обо всем этом пишет, но и речи в палате общин.
Граф знал, что в парламенте много раз обсуждались доклады специального комитета, который был образован в прошлом году для изучения реальных условий существования отверженных обществом женщин.
Полицейские, на честность которых можно было положиться, выступили в качестве свидетелей, и члены парламента были ошеломлены и шокированы тем, что узнали.
Эти сведения живо обсуждались в обществе, но исключительно среди представителей сильного пола, — дамы не решались проявить интерес к этой теме. Поэтому он был потрясен осведомленностью Петрины, хотя вслух сказал только:
— Я желаю знать, кому еще вы давали деньги.
— Боюсь, как бы вы не рассердились на меня, — ответила Петрина, — но однажды вечером, после того как я познакомилась с Этель, я сама прошлась по Пиккадилли, чтобы собственными глазами увидеть, как это происходит...
— Вы прошлись по Пиккадилли?! — едва вымолвил граф. — Одна?!
— Нет, не одна, я не настолько глупа! Я оставила карету в конце Бонд-стрит и велела лакею Джиму сопровождать меня.
— Но Джиму не позволяется поступать таким образом! — загремел граф.
— Вы не должны на него сердиться! — встрепенулась Петрина. — Это я его заставила! Я сказала, что, если он откажется, я пойду одна.
Граф открыл было рот, чтобы разразиться яростной бранью, но сдержался и только спросил:
— И что потом?
— Я обращалась ко многим женщинам, одна-две были со мной грубы, но другие, поняв, что я хочу им помочь, охотно отвечали на мои вопросы и рассказывали, как они стали проститутками.
— И вы им давали деньги?
— Конечно! И большинство из них были очень мне благодарны. Они говорили, что теперь могут не работать одну ночь и рано лечь спать у себя дома.
Граф сомневался, что все так и было в действительности. Наверняка сутенеры, которые постоянно крутятся вокруг таких женщин, отнимали у них эти деньги.
Но он не высказал своих сомнений, и Петрина продолжала:
— Одна из девушек мне сказала — а я об этом прежде не знала, — что ей не позволят оставить деньги себе, поэтому я договорилась с ней о встрече на следующее утро в парке. И после этого я так договаривалась со многими из них.
Граф поднес руку ко лбу, словно для того, чтобы разгладить набежавшие морщины. Он был озадачен, более того, совершенно убежден, что Петрине не удастся помочь падшим женщинам, хотя она, очевидно, на это надеется.
Сутенеры, мужского и женского пола, очень зорко следили за несчастными созданиями, на доходы которых они могли разъезжать в каретах и строить собственные дома в респектабельных районах.
Он вспомнил, как кто-то в палате общин сожалел, что ни одна из этих гарпий не была осуждена — во всяком случае, официальная статистика таких сведений не имела.
Хозяева борделей были настоящими тиранами по отношению к уличным женщинам, как правило занимавшимся своим ремеслом в состоянии опьянения. Отдавая свои жалкие гроши в обмен на крышу над головой, они продавали свою любовь, пока не утрачивали окончательно свою привлекательность или не заболевали.
— Я помогала женщинам с Пиккадилли, но больше всего мне хотелось помочь тем из них, у кого есть дети. И теперь они узнают мою карету, когда я проезжаю по Бонд-стрит, и обычно две-три женщины там меня и ожидают.
Тут Петрина обеспокоенно взглянула на графа и пояснила:
— Я вкладываю им в руки маленькие сверточки с деньгами, так что ваша бабушка ничего не замечает. — Она пытливо посмотрела на него и добавила: — Боюсь, я потратила весьма немалую сумму на это, но каждый раз, надевая красивое платье или чудесное украшение из ваших фамильных драгоценностей, я не могу не думать об этих несчастных женщинах, зарабатывающих деньги таким образом, и об их несчастных детях.
В голосе Петрины послышались сдавленные рыдания, и глаза ее наполнились слезами.
Она вскочила и быстро подошла к окну, чтобы граф не увидел, как она плачет.
Он смотрел на ее хрупкую фигурку, четко вырисовывавшуюся в лучах солнечного света, который, падая на ее рыжеватые волосы, окружал головку юной леди золотистым нимбом. А затем тихо сказал:
— Сядьте, Петрина, я хочу с вами поговорить.
Она украдкой вытерла глаза и подчинилась, опустившись на стоявшее рядом кресло.
— Я понимаю ваши чувства, но мне хотелось бы знать, насколько они глубоки и осознаны вами.
— Я боялась, что вы мне помешаете. Папа всегда говорил, что подавать нищим — значит бросать на ветер кровно заработанные деньги. Но я... обязана им помочь.
— Я могу понять ваше желание, но, уверяю вас, от вашей помощи должна быть практическая польза.
Петрина взглянула на графа.
— Я собиралась, когда мне исполнится двадцать один год и я стану совершеннолетней и получу свои деньги, построить для таких женщин дом или гостиницу, где они могли бы жить вместе со своими детьми.
— Это очень хорошая мысль! — ответил граф.
Он не хотел ее разочаровывать и поэтому умолчал о том, что многих детей, которым она хотела помочь, женщины брали напрокат и передавали их одна другой, используя только как средство, чтобы растрогать мягкосердечных прохожих.
— Вы хотите сказать, что поможете мне?
— Я, разумеется, дам вам совет, как разумно и с пользой для дела заниматься благотворительностью.
— Мне хотелось бы помогать таким девушкам, как Этель, которые расплачиваются за то, что однажды имели несчастье ошибиться.
— Ну, это было бы нетрудно. Но мне кажется, уже существует служба помощи незамужним матерям.
— Действительно существует? Что-то не очень заметно!
— Да, правда, — согласился граф.
Он понимал, что Петрина не подозревает о степени глубины и сложности проблемы, с которой она случайно столкнулась и, будучи более чувствительной, чем другие женщины из высшего общества, занялась ею.
— Однако мне известно, что церкви, как, например, Сент-Джеймсская на Пиккадилли, опекают подобных женщин, особенно с детьми. Думаю, самое лучшее, что вы можете сделать, Петрина, — обсудить это дело со священником.
По ее лицу он видел, что эта мысль не вызвала у нее особенного энтузиазма, и прибавил:
— Церковь занималась бы этой деятельностью намного успешнее, будь у нее побольше средств.