— Ничего нет более утомительного, чем старость, — ответила вдовствующая герцогиня. — Но уверяю, что вашего первого сезона я не пропустила бы ни за что на свете!
Петрина поцеловала герцогиню и ушла к себе, чтобы приготовиться к вечеру.
Она, естественно, должна была уехать из дома в одной из карет графа и остановиться у подъезда дома Клэр.
Петрина заблаговременно удостоверилась, что Клэр уехала в Аскот, и, когда дворецкий маркиза Моркомба с удивлением воззрился на Петрину, она сказала:
— Я знаю, что леди Клэр нет дома, но мне нужно оставить для нее очень важное сообщение, которое она должна получить сразу же по возвращении. Могу я написать ей записку?
— Да, конечно, мисс, — ответил дворецкий и провел Петрину в холл.
Петрина нацарапала что-то вовсе неважное, запечатала и подала конверт дворецкому.
— Я вам была бы очень благодарна, если бы вы передали это леди Клэр из рук и руки в тот самый момент, когда она вернется из Аскота.
— Можете на меня положиться, мисс.
Дворецкий отворил дверь, посмотрел на улицу и был очень удивлен, не обнаружив там кареты графа.
— О господи! — воскликнула Петрина нарочито взволнованно. — Кучер, наверное, не понял, что должен меня подождать. Он решил, что я, как обычно, останусь обедать.
— Да, очевидно, вышло недоразумение, — ответил дворецкий.
— Вы не вызовете мне наемный экипаж?
Другого выхода не было. Вскоре прибыла карета, и кучер получил приказание доставить Петрину в Стэвертон-Хаус.
Однако лишь только они отъехали от дома, Петрина дала кучеру другой адрес. Через некоторое время карета остановилась в Парадиз-Роу. Там ее поджидал Николас Торнтон.
Выйдя из экипажа, Петрина дала ему деньги, чтобы он расплатился с кучером, и спросила:
— Они у вас?
— Да, все здесь, — сказал он, держа в руке пакет.
— Хорошо, а вот деньги, которые я вам обещала. — С этими словами она подала ему конверт, и Николас Торнтон сунул его в карман. — Все в порядке?
— Все, как мы и задумали. Так, приехали. — И он указал на угловой дом.
Петрине он показался очень приличным на вид: элегантный подъезд с фонарем, резные колонны и углубленные в стену окна. Все дома в Парадиз-Роу были построены еще во времена Стюартов, и, глядя на один из них, Петрина вспомнила об одной из первых обитательниц этого старинного уголка — герцогине Мазарин. Листая как-то в библиотеке графа одну из исторических хроник, она наткнулась на жизнеописание этой прекрасной, доброй и бесшабашной герцогини, пленившей сердце Карла II.
Король назначил ей ежегодное содержание в четыре тысячи фунтов, но, испытывая непреодолимую страсть к карточной игре, герцогиня просаживала все свои деньги, и после смерти короля, когда долги стали сильно превышать ее доходы, бедной женщине пришлось навсегда обосноваться в Парадиз-Роу.
«Одна — любовница короля, другая — графа!» — подумала Петрина и затем, отбросив все посторонние мысли, стала внимательно слушать Николаса Торнтона.
— Если мы пройдем немного вперед, то увидим нежилой дом; там на его ступеньках мы сможем расположиться и наблюдать за особняком Ивонны.
— Да, это очень удобное место, — согласилась Петрина.
Они подошли к дому и огляделись. Действительно, здесь они могут, оставаясь незамеченными, спокойно наблюдать за всем, что происходит на улице.
Николас Торнтон обмахнул каменную ступеньку носовым платом, и Петрина села. Внезапно ее охватило волнение. Мысль, что она поступает крайне предосудительно, терзала ее. И в то же время это был единственный способ спасти графа от леди Изольды.
— Подождите-ка, я вас устрою поудобнее! Тут есть немного сена, — суетился вокруг нее Торнтон.
Петрина оглянулась и увидела в небольшой нише припрятанную охапку сена. Торнтон разложил его на верхней ступеньке, и Петрина, усаживаясь, весело рассмеялась:
— О, как на диване с подушками! — И, увидев в руках Торнтона небольшой сверток, который тот протягивал ей, спросила: — Что это?
— Кое-что из съестного. Я знал, что вы уедете из дома до обеда, и решил прихватить с собой на случай, если вы проголодаетесь.
— Вы обо всем подумали! — воскликнула Петрина.
— В нашем деле каждая деталь важна! — ответил Торнтон торжественно, и они рассмеялись.
Петрина развернула пакет. В нем были хлеб, ломтики ветчины и сыра, которые они и разделили поровну.
— Как долго придется ждать? — спросила Петрина, прожевывая последний кусок.
— Меньше, чем мы предполагали.
— Почему?
— Я узнал, что мадемуазель Ивонна сегодня не будет выступать в Воксхолле.
— Не будет петь в Воксхолле?
— Нет, она сейчас дома, отдыхает. Так мне сказали в «Садах».
— Но почему?
— Ну, судя по всему, она пригласила к обеду какую-то важную персону.
— Вы уверены? Но ведь это довольно рискованно?
— Кто может знать что-либо заранее? Граф в Аскоте, и если она отменила выступление по нездоровью, то Воксхолл-Гарденс найдет другого артиста, и никому не будет дела до того, чем занимается на самом деле Ивонна Вуврэ.
— Да, никому, — согласилась Петрина. — А сколько сейчас времени?
— Мои часы в закладе, — ответил Николас Торнтон — Но кажется, сейчас около восьми.
— Да, верно. Я уехала из Стэвертон-Хауса незадолго до половины восьмого: Моркомбы обедают довольно рано и никого не принимают в это время.
— Я вижу, вы тоже продумали все детали, — улыбнулся Торнтон.
— А вы не забыли про мальчиков? — встрепенулась Петрина.
— Конечно, нет! Не беспокойтесь, все идет хорошо.
— Не хвалитесь, — покачала головой Петрина.
— Да я и не думаю и вообще волнуюсь больше вас!
— Глядя на вас, этого не скажешь, — возразила девушка.
Он не ответил, но сидел, напряженно обхватив руками колени, и внимательно наблюдал за угловым домом.
У Николаса было тонкое, одухотворенное лицо, и во всем его облике чувствовалось что-то такое, что внушало Петрине доверие.
Она не сомневалась, что он умен, интеллигентен и хорошо владеет пером «Какая жалость, однако, — думала она, — что ему приходится опускаться до вульгарных сплетен, которые собирают газеты, нападающие на регента и правительство!»
У Петрины было такое ощущение, что Торнтон способен на большее: он может писать умные, серьезные статьи. И она твердо решила поговорить с ним о реформах — к этой теме благосклонно отнеслись бы такие газеты, как «Курьер» и, конечно, «Джон Буль».
Но сейчас не время для таких разговоров — они должны целиком сосредоточиться на плане, который разработали.
Наконец, словно вняв их горячим молитвам, на улицу въехала закрытая карета и остановилась у дома на углу.
— Герцог!.. — прошептала Петрина, узнав изображенный на дверце кареты герб.
Николас Торнтон кивнул, и они стали внимательно наблюдать за происходящим. Лакей спрыгнул с запяток и опустил подножку, а затем открыл дверцу. Появился герцог и, как показалось Петрине, довольно поспешно вошел и дом. Когда парадная дверь закрылась, карета уехала.
Петрина почувствовала внезапный приступ гнева, но он относился не к герцогу, а к той, которая так бесстыдно обманывала графа с другим мужчиной.
«Как она может так поступать с ним?» — думала Петрина. Ей тем более это было непонятно, что герцог в ее представлении не шел ни в какое сравнение с графом Стэвертоном.
Правда, ей вспомнились однажды сказанные слова отца: «Англичане — снобы, все без исключения, от принца до самого бедного из его подданных. Их в этом отношении превосходят только французы, самые большие снобы во всей Европе».
«Наверное, с точки зрения леди Ивонны, известной своим снобизмом, герцог — это поважнее, чем граф», — подумала Петрина.
Что касается самой Петрины, то, если бы граф был не важной персоной, а простым, обыкновенным человеком, она все равно бы его любила и почитала королем среди всех остальных мужчин.
— Теперь надо подождать, пока не стемнеет, — сказал ей на ухо Торнтон.
«Однако это произойдет лишь через несколько часов», — подумала Петрина и принялась за новый кусок ветчины.