При этом имени герцог поморщился, словно от зубной боли. Он наконец начал что-то понимать.
Черт побери, так эта ненормальная красотка — последовательница той самой Уоллстонкрафт, скандальной женщины-философа, проповедовавшей всякую ерунду вроде «женских прав» и «социальной справедливости»!
Герцог Уэстермир считал себя просвещенным человеком, служителем современной науки, однако в некоторых вещах был довольно консервативен. По его мнению, сама природа дала женщине достаточно прав, и какие-то дополнительные им вовсе ни к чему. Еще он полагал, что «борьба за права» — свои ли, чужие ли — истинной леди не к лицу, как и всякая борьба вообще, поскольку она убивает в женщине женственность. Наконец, он давно заметил, что все эти «просвещенные женщины» удивительно тускло и убого одеваются, словно специально выбирают себе самые скучные, серые платья. Одного этого было достаточно, чтобы возненавидеть их философию всей душой.
Бог свидетель, ни единой минуты не потерпит он в своем экипаже сторонницу Мэри Уоллстонкрафт!
Карета остановилась у поворота напротив гостиницы «Корона и скипетр», и герцог потянулся к дверце, другой рукой нашаривая в кармане монету, чтобы дать девице на кеб, на еду — или чего ей там не хватает.
Девушка склонилась к нему, и герцог ощутил тепло ее взволнованного дыхания.
— Вам не удастся от меня избавиться, сэр, — вскричала она, — пока вы не дадите обещания загладить свои преступления! Желательно в письменном виде!
— Не дождетесь, — твердо ответил Доминик.
Отказавшись от мысли о милостыне, он попытался схватить девицу двумя руками, чтобы вышвырнуть из кареты силой. Его лакеи, спрыгнувшие с запяток, позаботились бы о том, чтобы хулиганка не забралась в экипаж снова.
Но девушка ухитрилась увернуться.
— Вижу, сэр, вы не принимаете моих требований всерьез? — задиристо осведомилась она.
— Как вы догадались? — прорычал Уэстермир, делая новый рывок.
На этот раз она ускользнула, вскочив на пустое сиденье.
В толпе, собравшейся вокруг кареты, герцог разглядел двух девушек в таких же мышиного цвета платьях и уродливых чепцах. На одной был особенно безобразный шотландский плед — желтый в черную полоску.
— Сэр, вы толкаете меня на крайние меры! — воскликнула девушка, выпрямляясь на сиденье.
Подруги снаружи поддержали ее ободрительными воплями.
Девушка отважно вздернула подбородок.
— Если вы не согласитесь на мои условия, клянусь, я закричу так, что услышат все вокруг, и… и… разорву на себе одежду!
При этих словах она метнула на герцога отчаянный взгляд.
— Все эти люди будут свидетелями! Я позову на помощь и скажу… скажу, что вы пытались меня изнасиловать!
Сперва Доминик даже не понял, о чем речь, но мгновение спустя до него дошло, что дело принимает неприятный оборот.
О таких вещах он уже слышал. Ему угрожают, попросту говоря, шантажируют. Красавица-амазонка влезла к нему в карету, чтобы добиться своей цели шантажом!
«Если я не соглашусь на эту чепуху, — подумалось герцогу, — она, пожалуй, и в самом деле заявит, что я на нее напал!»
Такого удара его самообладание не выдержало.
— Пытался изнасиловать?! — взревел он. — На глазах у этой черни? Уверяю вас, мадемуазель, если бы такая мысль взбрела мне в голову, я не ограничился бы какой-то жалкой «попыткой» — я бы в самом деле вас изнасиловал!
Нет, терять самообладание явно не стоило. От таких слов ахнули все — даже лакеи.
Скривившись, словно от мучительной боли, герцог вскочил и протянул к нахалке руки, собираясь вышвырнуть ее вон. Он ожидал чего угодно — только не того, что амазонка прыгнет на него и собьет с ног.
Он грохнулся на пол, машинально обхватив ее руками; над ухом у него слышалось ее тяжелое дыхание, он чувствовал мягкое тепло груди и нежность отчаянно извивающегося тела. Внезапно острое желание пронзило Уэстермира… И в тот же миг раздался отчетливый треск материи.
Сообразив, что происходит, герцог оттолкнул женщину и сел.
Толпа любопытных сгрудилась вокруг кареты; и в окошке, и в раскрытой дверце торчали заинтересованные физиономии.
Да, решимости девице было не занимать! Лежа на полу фамильной кареты Уэстермиров, в невольных объятиях самого герцога, амазонка ухитрилась разорвать на себе платье, стянуть лифчик и обнажить пару великолепных белоснежных грудей!
Зрители с улицы увидели не меньше, чем герцог. По толпе пробежали ахи, охи, взвизги и мужские возгласы восхищения.
Девушка не пыталась прикрыться, выставив обнаженную грудь напоказ перед толпой. Лицо ее пылало, и Доминик заметил, что на него она старается не смотреть.
«Господи боже, она действительно это сделала!» — подумал он с невольным восхищением.
— Он на меня напал! — дрожащим голосом выкрикнуло прелестное видение.
— Черта с два! Это наглая ложь! Гони, Джек, гони!
Доминик больше не пытался выкинуть красотку на улицу — она могла бы довести взбудораженную толпу до бешенства. Он попытался усадить девчонку на сиденье, но отпрянул, как только руки его коснулись соблазнительной теплой плоти.
— Черт побери, да прикройтесь же чем-нибудь! — взревел он.
Девушка словно и не слышала. Снаружи лакеи расталкивали толпу, пытаясь захлопнуть дверцу.
Доминик полагал, что более не способен ничему удивиться, но девице снова удалось его поразить. Прикрываясь одной рукой, она бросилась к окну и закричала:
— Мужайтесь, подруги! Не бойтесь за меня!
«Как это, черт возьми, женщина может „мужаться“?» — изумился герцог, до глубины души возмущенный таким безбожным и наглым надругательством над английским языком.
Барышни снова разразились воплями. Та, что в полосатом пледе, кинулась к карете, выкрикивая что-то ободрительное.
Скрипнув зубами, Доминик сорвал с себя фрак и набросил на плечи красавице. Увы, прикрыть полную грудь девицы ему не удалось; мало того, она немедленно с брезгливой гримасой швырнула фрак обратно.
Карета рванулась вперед, и Доминик остался наедине с полуголой красоткой. Теперь она прикрыла грудь обеими руками и молчала, сверля его сердитым взглядом. Герцог тоже не произносил ни слова; кровь бешено стучала у него в висках, и от ярости он ненадолго лишился дара речи.
Чепчик незнакомки слетел во время борьбы, и освобожденные кудри золотым водопадом рассыпались по плечам. С обнаженной грудью и распущенными волосами она напоминала русалку, богиню… или уличную девку.
К чести девицы, щеки ее пылали, словно два костра.
«Сама решилась на грязный трюк — так нечего теперь краснеть!» — угрюмо думал герцог.
Карета выехала на широкую улицу и двинулась по направлению к Темзе. Герцог с трепетом ожидал новой речи о правах бедняков в духе Мэри Уоллстонкрафт, но девушка молчала.
На повороте с Дебни-Корт один из лакеев перегнулся и крикнул в окно:
— Ваша светлость, Джек восхищается вашей выдержкой и хочет узнать, куда мы теперь направляемся?
Двенадцатый герцог Уэстермир откинулся на спинку сиденья, обтянутого дорогим серым бархатом. Лицо его было сурово и непроницаемо, словно высеченное из гранита.
— В «Браун»! — рявкнул он. — В клуб, черт побери! Где еще я смогу прийти в себя после всей этой кутерьмы?
Однако не прошло и получаса, как герцог горько пожалел о своем опрометчивом выборе. Да и то сказать, такое решение можно было объяснить только его расстроенными чувствами.
Старина Джордж, бессменный привратник «Брауна», заметив подъезжающую карету герцога, вышел на крыльцо и с изумлением увидел, как Уэстермир и двое лакеев тащат ко входу полуголую женщину, на ходу пытаясь прикрыть ее какой-нибудь одеждой.
Мало этого — девица вопит что есть мочи, называя герцога негодяем, подлецом, насильником и даже убийцей — к вящему удовольствию столпившихся у крыльца зевак.
— Ваша светлость! — всплеснув руками, воскликнул Джордж.