Выбрать главу

Пляски язычников. Джазовая импровизация. Готическое пение.

Выкрики из мегафона: Марш! Марш! Выполняй приказ! Готовьсь! Цельсь! Пли! Сидеть! Лежать! Фас! Марш! Марш! Выполняй приказ! Готовьсь! Цельсь! Пли! Сидеть! Лежать! Фас!

Суфийская глоссолалия.

Короткая пауза.

Это просто температура,Это только недомогание.Дирижер потерял партитуру,Но уже начал танец камланья.
Просто температура,Это только недомогание.Дирижер потерял партитуру,Но уже начал танец камланья.

Флейта. Щебетание птиц. Суфийские напевы, переходящие в русские фольклорные мелодии.

Соберусь поутру в дорогу свою,Досады осадок во мгле растворю,Осторожно разбужу зарю,Положу косу её в ладонь свою.
Зачерпну в ладонь искры багряных зорь,Брошу сей огонь в ночи чёрной смоль…Зачерпну в ладонь пламя узора зорь,Брошу сей огонь в ночи чёрной смоль…

Африканские барабаны.

Заклинаю тебя тревогой.Время комкают спазмы,Скорлупу неживой ухмылкиПроклевывает проказа.

Африканские барабаны. Экзальтированные танцы.

Заперт в одиночной камере. Обречен подглядывать, осужден фотографировать, ждать ледяных инъекций. Ждать. Опять, опять. А пядь, упала пядь. Блуждающий глаз, затерявшийся в надменных лабиринтах ржавчины, затопленных гнилой кровью, в чахоточных дворцах бледного безумства; выжимающий по капле радугу слез из своего промокшего холста. Покидающий цвет. Нет, нет. Yea, baby, it’s love.

Жало вырвано

Просторное помещение (нечто среднее между комнатой и тюремной камерой). Тусклое освещение. С балки под потолком свисают белые чулки и ржавые цепи, в которых запутана старая скрипка и смятые клочки бумаги. В центре — маленький стул, самодельный столик, на нем — горящий свечной огарок и старая печатная машинка. За столом — человек в белой рубашке, круглых старинных очках с отломанной правой дужкой, в помятой шляпе. Справа от него — небольшой металлический кофр, осыпанный бумажными обрывками. Слева — широкий подиум, на стенке которого прикреплен плохо освещенный портрет (изображение неразборчиво). За подиумом — наглухо закрытая дверца, подсвеченная красным светом. С потолка сыплются обрывки бумаги. Человек заправляет в печатную машинку чистый лист и с некоторой нервозностью принимается за набор текста. Порой клавиши заедают и ему приходится руками распутывать зацепившиеся друг за друга железные молоточки. Справа на заднем плане, перед широкой кирпичной стеной — старый бочонок, на котором стоит ржавая железная рама, у ее основания вульгарная статуэтка, изображающая ангела. Декорации плохо различимы, так как постоянно мигает стробоскоп.

Треск костра. Звон колоколов. Вой ветра. Свист сирен. Звуки арфы. Крики.

Они становятся разборчивы только в тот момент, когда частые вспышки сменяются тусклым синим светом, постепенно накаляющимся. Справа от подиума загорается белое полотно, сквозь которое проступает театр теней (силуэт с рамкой в руках).

Хруст шагов по гравию. Толпа в черных робах с факелами в руках. Жрецы гремят цепями. Звуки фортепьяно. Двое жрецов накидывают ржавую цепь на шею осужденного. В его руках — свеча из зеленого воска.

На подиуме появляется балерина в белом одеянии. Она грациозно двигается, изгибаясь в танце. Человек поправляет спадающие очки и оглядывается по сторонам.

Низкочастотные акценты. Неразборчивое пение в мегафон (язык напоминает английский).

Из кофра вылезает существо небольшого роста (не то карлик, не то ребенок), одетое в черную робу. Карлик медленно прохаживается вокруг столика, взяв в руки свечу. Человек привстает над столом и, неприятно улыбаясь, нервно пританцовывает в паузах между набором текста. Скрипка и чулки покачиваются на ветру. С пола поднимаются облака пыли, напоминающие клубы дыма.

Звуки электрогитары.

Во всю правую часть стены зажигается экран, на который проецируется изображение: двое в строгих черных костюмах с белыми галстуками при помощи специальных железных тросов с механической очередностью раскрывают и снова закрывают ржавый люк огромной вентиляционной трубы, с крышки люка на них сыплются яркие в свете люминесцентных ламп обрывки бумаги.

Хор: Absit omen![10] Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen!

Тем временем синий свет становится все более ярким. Человек сжимает голову руками. С потолка медленно опускается болтающийся в петле манекен.

Звуки струнного оркестра. Железная петля сужается на шее осужденного.

Дверца на заднем плане немного раскрывается и оттуда бьет ослепительно яркий свет. Человек закрывает глаза. В просвете балерина танцует в облаках пыли. С потолка сыплются обрывки бумаги. Манекен раскачивается из стороны в сторону. Чулки и скрипка развеваются на ветру. Карлик поджигает вставленный в печатаную машинку лист бумаги.

Солистка: Viva la Guerra! Viva la Iglesia! Viva la Sangre del sacrificio![11] Viva la Guerra! Viva la Iglesia! Viva la Sangre del sacrificio!

Лишь через минуту свет гаснет, вместе с ним потухает видеопроекция, карлик ставит свечу обратно на столик и залезает в свой кофр. Меркнет театр теней. Огонек свечи превращается в факельное пламя. Бумажный лист пылает. Человек не перестает печатать. Из машинки во все стороны разлетаются искры. Яркий свет сменяется стробоскопом. С потолка сыплются обрывки бумаги. Человек вытаскивает из печатной машинки несгоревшие остатки листа и бросает клочки в сыплющийся поток. В искрах вспышек манекен продолжает болтаться в петле.

А капли все так же колотят в стекло.А капли все так же колотят в стекло.

Пламя свечи потухает. Печатная машинка и огарок в подсвечнике еще около минуты продолжают дымиться.

Хруст шагов затихает.

Старая икона.Ее суровый лик,покрытый морщинами трещин,своей бесцветной бесстрастностьютак напоминает серую маску Флоры,но без усталых истерзанных черт, вызывающих жалость.Без следов красоты.

Кадры из мультфильмов братьев Куэй: человеку отрезают голову и на ее место водружают череп куклы.

Ряженный в сети таинственно спокоен, лишь тающей дымкой сомненья подернуты очи. Смел с алтаря кости и присел тускло, склонив плечи навстречу смерчу. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне…

Молитва: Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика…

Декламирующий карлик: Элемент изъят! Элемент изъят! Элемент изъят!

Грохот падающего с лестницы пианино. Плавящийся манекен.

Затемнение.

II

механика меланхолии

Горловое пение

Черно-белые кадры: голый старик, свернувшийся в позе эмбриона; толпы людей разбегаются в разные стороны; безногий нищий, отталкиваясь руками от асфальта, начинает движение на небольшой тележке; громогласный хор; дирижер медленно размахивает палочкой; арабские семьи, спасаясь от взрывов, выбегают из длинной арки, теряя наскоро собранные вещи; наголо бритый человек колотит палкой по огромной металлической раме.

Тусклый свет огромной лампы. Под ней две фигуры в черных робах и масках из теста.

— Ты не спишь?

— Кажется.

— Что кажется?

— Кажется, не сплю.

— А как ты себя чувствуешь?

— Не знаю. Где мы?

— Не знаю. Не помню. Какая разница?

— По-моему, я чувствую себя лучше. Там что, окно открыто? Ветер такой прохладный. Из того, из дальнего окна дует.

— Нет, здесь же нет окон.

— Ах, ну да… Сколько времени?

— Не помню. Долго.

— Что значит долго? Я имею в виду, который час?

— А, это. Я не знаю, часов же нет, зачем ты все время спрашиваешь? Какая разница? Зачем спрашиваешь?

— Мне лучше, мне определенно лучше. Чувствую какой-то прилив сил.

— Это очень хорошо. Правда. Это правда, очень хорошо.

— Закурить нету?

— Здесь нельзя курить. Ты же знаешь.

— Да я просто так, по привычке, извини, по привычке… А ты как?

— Честно говоря, еще никудышнее, чем раньше.

— А что такое?

— Я задыхаюсь. Мне кажется, что не сегодня-завтра воздух закончится. Совсем закончится.

— Перестань, здесь еще полно кислорода. К тому же можно задерживать дыхание. Этому не сложно научиться.

— Искусственные цветы.

— Я умею, показать?

— Что показать? Ты хочешь изобразить цветок?

— Да нет — как задерживать дыхание.

— Нет, нет, не надо, я знаю…

— Темнота корчит мне гримасы.

— Мне тоже…

— Знаешь, мне кажется, что кто-то завелся в моем мозгу. Ну, какое-то существо, понимаешь? Вроде гусеницы или сороконожки.

— Оно кусается?

— Вовсе нет, оно просто ползает там, внутри, но это ужасно неприятно.

— А что твой сон?

— Какой?

— Он больше не возвращался?

— А, этот… уже несколько дней не приходил. Я даже начал забывать про него. Но это он нарочно, хочет, чтоб я потерял бдительность. Ничего, ничего! Этот номер ему не пройдет! Ему это не удастся! Черта с два! Меня не проведешь! Я теперь — не то, что раньше! Его повадки теперь хорошо мне известны! Он попропадает, попропадает, запропастится куда-нибудь, но потом обязательно появляется. Обязательно приходит. Обязательно… Точно так же, как эта сороконожка — ненадолго затихает, и опять начинает копошиться.

вернуться

10

Да не послужит это дурным предзнаменованием! (лат.)

вернуться

11

Да здравствует Война! Да здравствует Церковь! Да здравствует жертвенная Кровь! (исп.)