Шабловский. Которые не фигурировали в рапорте от 3 августа?
Керенский. Да. Оба этих пункта очень напоминали произведение щедринского чиновника. Как оказалось, об этом не было известно Корнилову до того, как он 10 августа приехал в Петроград. В тот день мы, то есть Некрасов, Терещенко и я, настойчиво просили Корнилова ни в коем случае не поднимать эти вопросы на Московском совещании.
В то же время мы сказали, что если он сделает эти пункты достоянием общественности, то просто разразится огромный скандал. На самом деле если бы кто-нибудь желал свержения Корнилова на Московском совещании, то было бы необходимо, чтобы он публично зачитал рапорт, и особенно два пункта, касающиеся фабрик и путей сообщения. Тогда все разом и закончилось бы.
Я хорошо помню, как Некрасов и Терещенко с великой осторожностью к чувствам генерала старались спустить его на землю, урезонить его; указывая на собственный опыт в Думе, в военно-промышленном комитете и в других общественных организациях, пытались разъяснить ему, что все предложенные им меры о возрождении тыла — милитаризация железных дорог и заводов — уже выдвигались министрами старого режима, и даже тогда были отвергнуты не только общественным мнением, но даже и официальными экспертами; что невозможно, например, приговорить инженера к смерти за какую-нибудь техническую ошибку или привязать рабочих к заводам под угрозой репрессивных мер и т. д.; и что если генерал Корнилов выдвинет проекты, извлеченные из архивов бюрократии, то это едва ли упрочит его авторитет и т. д. Однако все было тщетно. Генерал был слишком неискушенным в вопросах государственного управления и экономики; не утруждая себя размышлениями над этими вопросами, он подписал это школьное сочинение в стиле Угрюм-Бурчеева[9] и не поверил ни единому слову из тех, что говорили ему два министра. Он был убежден, что Временное правительство по той или иной причине не хочет, чтобы вся Россия узнала о его новой программе спасения страны. Более того, генерал Корнилов был настолько уверен в уникальности и важности своего рапорта, что в речи на Московском совещании даже приписал себе его авторство. («Мой рапорт был представлен Временному правительству, и этот документ без колебаний подписал заместитель военного министра Савинков, а также комиссар, прикрепленный к Верховному командованию Филоненко».)
Итак, 3 августа все получилось так, как было задумано. На заседании Временного правительства генерал Корнилов сделал доклад о стратегической ситуации, заявив, что доложит о предложенных мерах по возрождению армии во время его следующего визита. Что же касается показаний Корнилова относительно полученной им ноты от Савинкова во время заседания 3 августа, то я не знаю, о чем писал Савинков генералу Корнилову. Сейчас я не желаю решать, искренне ли интерпретировал мои слова Корнилов в отношении этого документа, однако разговор, который у нас состоялся с ним, затрагивал совсем иную тему. Он весьма подробно доложил о предложенных наступательных операциях на Юго-Западном фронте и о целом ряде других мер, а затем начал в деталях обсуждать разные технические вопросы. Я повернулся к нему и сказал: «Генерал, не нужно здесь обсуждать эти детали». Вот и все.