В пустыню возвращалась жизнь, но Дирк почти ничего не замечал. Он снова задумался об образе одинокого острова в безбрежном океане.
Пусть этот океан был безбрежен, пусть он был бесконечен – но теперь в путь по нему пустились смельчаки. За лагуной, за полосой коралловых рифов первое хрупкое суденышко уплывало к неведомым опасностям и чудесам открытого океана.
ЭПИЛОГ
Дирк Алексон, профессор социологии Чикагского университета, чуть дрожащими пальцами открыл пухлый пакет, лежавший на письменном столе. Несколько минут он возился с замысловатой упаковкой, но вот наконец в его руках оказалась книга – новенькая, с иголочки, три дня как из типографии.
Несколько секунд он молча смотрел на книгу, водя пальцами по обложке. Его взгляд упал на полку, где стояли пять других его книг. Они ждали не один год, пока к ним присоединится этот, последний том.
Профессор Алексон встал, взял книгу и подошел к книжному шкафу. Внимательный наблюдатель заметил бы нечто необычное в его походке: походка у него была пружинистой, крайне неожиданной для человека, которому было под шестьдесят. Он поставил книгу на полку и долго стоял, глядя на маленький ряд томов.
Переплет и шрифт на корешках были идентичны – он на этом всегда настаивал,- и собрание сочинений радовало глаз. В работе над этими книгами прошла большая часть его жизни, он был чрезвычайно рад, что труд завершен, но ощущал в душе странную пустоту.
Он снова взял в руки шестой том и вернулся к письменному столу. У него не хватало духу сразу приступить к поиску опечаток, которые наверняка могли встретиться в тексте. Как бы то ни было, в ближайшее время он должен был заняться вычиткой.
Переплет, как и следовало ожидать, оказался немного тугим. Профессор раскрыл книгу и пробежал взглядом названия глав. Дойдя до главы «Опечатки в томах I-V», он поморщился. Впрочем, ошибок он совершил не так уж много и, что самое главное, не нажил врагов. В последние десять лет порой это было не так просто. Некоторым из сотен людей, чьи имена были перечислены в финальном указателе, не польстили его слова, но никто из них его ни в чем не обвинил. К тому же ему хотелось верить, что большинство его читателей не смогли догадаться, кто из людей в этой долгой и непростой истории были его личными друзьями.
Он вернулся к фронтиспису и мысленно перенесся в прошлое – больше чем на двадцать лет назад. Здесь был изображен «Прометей» в ожидании судьбоносного мгновения, где-то в толпе, чуть левее, стоял он, молодой человек, еще не приступивший к делу своей жизни. Молодой человек, которому был вынесен смертный приговор, о котором он тогда еще не знал.
Профессор Алексон подошел к окну. Пока горизонт не слишком сильно заслоняла городская застройка, и он надеялся, что еще долго сможет любоваться рассветом, глядя на горы, поднимающиеся к небу в двадцати пяти километра от города.
Была полночь, но белое сияние, исходившее от величественных пиков, озаряло все вокруг с ясностью дня. Над горами сверкали звезды, и их неугасимый свет до сих пор казался ему незнакомым и странным. А еще выше…
Профессор Алексон запрокинул голову и, полуприкрыв глаза, стал смотреть на ослепительно-белую планету, на которую ему уже никогда не суждено было ступить. Сегодня она светила особенно ярко, потому что почти все Северное полушарие закрыли белые облака. Хорошо видны были только Африка и Средиземноморье. Он помнил, что за этими облаками сейчас зима, и хотя отсюда, с расстояния в четыреста тысяч километров, они кажутся такими красивыми, для людей, обитающих на севере планеты, облака эти выглядят унылыми и серыми. Зима, лето, осень, весна – здесь они не означали ровным счетом ничего. Все это он оставил позади, заключив свою сделку. Сделка была нелегкая, но справедливая. Он расстался с волнами и облаками, с ветрами и радугами, с синим небом и долгими летними сумерками. Взамен он обрел бесконечную ссылку.
Все эти годы он не забывал бесконечные споры с Макстоном, Коллинзом и всеми остальными – споры о ценности космических полетов для человечества. Некоторые их предсказания сбылись, другие – нет, но если говорить лично о нем, то все оказалось верно на сто процентов. Мэтьюз был прав, когда давным-давно сказал, что о самых грандиозных преимуществах, которые могут принести космические полеты, пока никто не догадывается.
Больше десяти лет назад кардиологи определили, что жить Алексону осталось три года, но его спасли потрясающие открытия, сделанные медиками на лунной базе. При низкой силе притяжения, когда человек весил меньше пятнадцати килограммов, сердце, которое на Земле давно бы отказало, на Луне могло биться еще много лет. Не исключалась даже такая возможность – почти пугающая, если задуматься о ее социальных последствиях,- что продолжительность жизни на Луне в сравнении с Землей могла оказаться больше.