Дама постоянно переминалась с ноги на ногу, что делало ее похожей на пингвина, блуждала по сцене и строила гримасы, смущающие всех остальных. Вдобавок ко всему у нее начался сильный насморк, и репетиции становились невыносимыми из-за ее постоянного хлюпанья.
Джослин относился к тому типу актера-любителя, который учил роль только с помощью суфлера. В отличие от мисс Кампанулы он не держал в руках ничего. На самом деле текст своей роли он потерял после первой же репетиции. По его словам, это не имело никакого значения, так как все свои слова он уже запомнил. Это была ложь. Джернигэм-старший едва ли представлял своего персонажа хотя бы в общих чертах. Его выступление напоминало Дине богослужение, как если бы он повторял свои реплики вслед за пастором. Тем не менее эсквайр был наделен природным чувством театра. В отличие от доктора Темплетта он не бегал по сцене и не жестикулировал без надобности.
Мисс Прентис свою роль тоже не знала, но она оказалась хитрой обманщицей. У нее была длинная сцена, во время которой она в руках держала газету. Дина заметила, что Элеонор приколола несколько листочков со своими репликами на страницы «Таймс». Другие листочки со словами роли она разложила по всей сцене. Когда, несмотря на все эти маневры, дама замолкала, она устремляла укоризненный взгляд на того, кто должен был говорить после нее, чтобы все думали, что виноват ее партнер.
Миссис Росс свои слова выучила. Ее чистый, сильный голос имел множество оттенков. Она работала усердно, следуя советам Дины, была очень добродушна и любезна. Если что-нибудь было нужно, она сразу же приносила. Так в ратуше появились ее подушки, бокалы и столик для бриджа. Дина вдруг поняла, что теперь многое зависит от Селии, ее «ручного реквизита» и других мелочей. И все же она не любила миссис Росс, особенно за взрывы ее смеха в ответ на жалкие выходки доктора Темплетта. Это особенно раздражало Дину. Из-за непоколебимой неприязни, с которой две старые девы встречали все поступки миссис Росс, девушке пришлось сделать пару дружеских жестов, о которых она впоследствии пожалела.
Молодой режиссер с ужасом заметила, что ее отец незаметно для себя пал жертвой очарования Селии и ее неожиданного интереса к церкви. Именно это, больше чем что-либо другое, настроило мисс Прентис и мисс Кампанулу против миссис Росс. Дина чувствовала, что теперь репетиции насквозь пронизаны все более нарастающим антагонизмом. Последней каплей стало то, что отношения эсквайра и Селии, построенные на старомодном озорстве, стали раздражать Генри и обеих дам.
Генри выучил свою роль и играл хорошо. Только он и Дина слаженно работали в команде. Остальные не обращали друг на друга никакого внимания и считали свои роли самыми важными в спектакле.
Битва за музыку длилась три недели. Мисс Прентис и мисс Кампанула вместе и поочередно притворялись альтруистками, обвиняя друг друга в эгоизме, дулись, отрицали свое желание играть на пианино, отказывались от ролей, смягчались и заново предлагали свои услуги. В конце концов Дина, которую морально поддерживал отец, воспользовалась моментом, когда Идрис в очередной раз отказалась играть на инструменте с пятью сломанными клавишами в верхнем регистре и шестью в басах.
– Хорошо, мисс Кампанула, – сказала девушка, – мы поступим так. Мисс Прентис любезно согласилась быть пианисткой, и я назначу ее. Ведь у вас есть дополнительная ответственность за девочек из Молодежного общества по оформлению фасада здания.
После этого Идрис замечала только пастора и эсквайра.
За пять дней до выступления у мисс Прентис начал нарывать указательный палец на левой руке.
– Ты бы лучше позаботилась о пальце, дорогая, – говорила мисс Кампанула. – Он нарывает и выглядит очень плохо. Скорее всего, у тебя проблемы с кровью.
Элеонор все отрицала, но не было сомнений, что состояние пальца ухудшалось. За три дня до выступления на больном месте появилась повязка, и все знали, что это работа доктора. Прошел слух, что каждый день после завтрака мисс Кампанула играет прелюдию Рахманинова.
Дина побеседовала с Темплеттом с глазу на глаз.
– В каком состоянии палец мисс Прентис? Сможет ли она играть на пианино?
– Я велел ей забыть об этом. Нарыв очень большой и болезненный.
– Как она отреагировала?
Доктор Темплетт ухмыльнулся.
– Мисс Прентис сказала, что не хочет разочаровывать публику и сможет не играть этим пальцем. Это ведь будет, как обычно, «Венецианская сюита»?
– Да, – мрачно подтвердила Дина. – «Рассвет» и «На канале» для увертюры, а «Ноктюрн» для антракта. Она ни за что не уступит.
– Селия говорит, что готова поспорить: старая Идрис положила яд в перчатку, как Лукреция Борджиа[7], – пошутил доктор Темплетт, а потом испуганно добавил: – О господи! Мне не стоило повторять здесь эти слова. Это может обернуться против меня.
– Все останется между нами, – успокоила его Дина.
Она обсудила ситуацию с мисс Прентис, предложив ей не играть на пианино.
– Как мило с твоей стороны, Дина, – ответила Элеонор с улыбкой святоши. – Но я сделаю все, что от меня зависит. Можешь на меня положиться.
– Но, мисс Прентис, как же ваш палец?
– Мне намного лучше! – ответила дама с обидой.
– Нам нужно печатать программки. Ваше имя…
– Не переживай, моя дорогая. Мое имя появится в целости и сохранности. Мы можем считать этот вопрос решенным?
– Хорошо, – с тревогой согласилась Дина. – Это очень мужественно с вашей стороны.
– Ах, это мелочи, – игриво ответила Элеонор.
В четверг, двадцать пятого ноября, за два дня до премьеры, Дина стояла у керосинового обогревателя в проходе между рядами в ратуше и с тревогой в сердце готовилась к просмотру начальных сцен, в которых сама не принимала участия. На генеральной репетиции музыка не была предусмотрена.
– Как раз чтобы дать моему дурацкому пальцу прийти в норму, – усмехнулась мисс Прентис.
Но Генри рассказал своей любимой, что они с отцом видели, как Элеонор побледнела, ударив пальцем по столу. Все даже испугались, что она упадет в обморок.
– Тебе ее не остановить, – сказал Генри. – Если ей придется играть басы ногой, она это сделает.
Дина мрачно кивнула. Загримировав всех для генеральной репетиции, начинающий режиссер всеми силами пыталась создать нужную атмосферу в месте, целиком пропитанном таинством церковной службы. Даже сейчас из-за зеленого занавеса раздавался голос ее отца, покорно призывающий:
– Прошу на сцену тех, кто начинает.
Перед Диной сидели, смеясь, шесть молодых девушек из Молодежного общества, которые должны будут раздавать программки и работать билетерами. Больше всего их интересовали доктор Темплетт и Генри. Доктор об этом знал и постоянно выглядывал из-за занавеса. Он настоял на том, что будет гримироваться самостоятельно, и сейчас его подбородок был словно измазан щеткой для чистки каминов. Как раз в тот момент, когда Дина собиралась дать сигнал к поднятию занавеса, сбоку снова выглянула его коротко стриженная голова.
– Почему вы… как это сказать? Так много смеяться? – спросил начинающий актер помощниц. Раздался новый взрыв хохота.
– Доктор Темплетт! – прикрикнула на него Дина. – Освободите сцену, пожалуйста.
– Десять тысяч извинений, мадемуазель, – пролепетал доктор. – Исчезаю. – Состроив смешную гримасу, он удалился.
– Папа, все готовы? – крикнула Дина отцу.
7
Род Борджиа произошел из Испании. Лукреция Борджиа – внебрачная дочь Папы Римского Александра VI и его любовницы Ваноццы деи Каттанеи. По преданию, она вручала надоевшим любовникам ключ от тугого замка своей спальни. В спешке кавалер ранил пальцы об едва заметный острый шип на рукоятке и через сутки умирал. Сколько мужчин она убила таким способом, неизвестно.