— Есть люди… — ушел от ответа Горбачев. — А что насчет Павлова?
Министра финансов Павлова я знал давно, работал с ним еще в Госплане СССР, где был первым зампредом у Николая Константиновича Байбакова, а Павлов занимал должность начальника отдела. Потом он был в Минфине, Комитете по ценам, снова в Министерстве финансов — уже в качестве министра. Как финансист он неплохо разбирался в своем деле, но промышленности, производства не знал совсем, не смог бы вести диалог с производственниками. Ну хотя бы с шахтерами (что, кстати, вскоре и подтвердилось на практике).
Я не собираюсь анализировать деятельность Кабинета Павлова при Президенте Горбачеве. Скажу лишь, что этот Кабинет работал в продолжающей быстро осложняться политической обстановке. Центробежные силы, во главе которых находились руководители России и Украины, разрушали единую страну, и в первую очередь ее экономику. В такой обстановке нужно было проводить государственную политику максимально взвешенно. А тут — скоропалительный и крайне сомнительный по своим результатам обмен денежных купюр, а затем — и августовские дни 91-го…
Жесткое политическое противостояние не могло не сказаться, по-видимому, и на сплоченности членов Правительства. Вспомните, например, как один «демократический» министр Н. Воронцов аккуратно зафиксировал все выступления на известном августовском заседании Кабинета, чтобы потом нижайше преподнести их Ельцину. Вспомните твердый голос и указующий перст того на заседании парламента России: «Читайте, Михаил Сергеевич, что говорят ваши министры, читайте!» И Президент Советского Союза (!), как послушный ученик, читал.
А потом был позор в Верховном Совете СССР, на котором Горбачев просто сдал весь свой семимесячный Кабинет Министров. Но это всего лишь небольшое отступление…
— Ну ладно, — Горбачев встал, прощаясь, — еще будем думать, советоваться. Вопрос серьезный. А ты, — он всех вокруг называл на «ты», а все вокруг называли его на «вы». Я никогда не мог ни понять, ни объяснить такую односторонне «демократическую» манеру общения. — …а ты выздоравливай. Ждем тебя. Нам еще работать и работать.
Горбачев ушел, я остался. Думал: 25-го меня обещают выписать, выйду из больницы — окончательно взвесим, кому сдавать дела, кто действительно сможет повести страну в тяжелейших условиях подготовки нового Союзного договора. Жаль, конечно, что это будет кто-то другой. Ведь за плечами у меня было пять неспокойных и сложных лет премьерства. Это были годы, когда одновременно с нелегкой ношей по управлению повседневной жизнью государства разрабатывались и проводились реформы в экономике, осуществлялась демократизация общества. Но я ведь сам много раньше, чем до болезни, сказал Горбачеву, что не стану возглавлять этот Кабинет: не могу согласиться с проводимой Президентом и руководителями некоторых союзных республик экономической политикой и ориентацией на разрушение Союза. Сказал тогда так, он же ничего не возразил.
А разговор в больнице, поставив окончательную точку в вопросе о моем участии в новом Правительстве, вместе с тем предполагал, что обсуждение кандидатуры моего преемника будет продолжено. К тому же я смогу по-человечески попрощаться с коллегами, с теми, с кем шел эти годы вместе. Но не тут-то было: жизнь быстро напомнила мне, что у Горбачева слова — это одно, а дела слишком часто, в большом и малом, — совсем другое, порой прямо противоположное.
Буквально через день, в понедельник, 14 января, больничная изоляция от внешнего мира неожиданно была прорвана звонками наконец-то включенного телефона. То ли от кого-то из позвонивших, то ли от врача или медсестры — уж и не помню сегодня — я услыхал удивленное: вы знаете, что Павлова утвердили Председателем Кабинета Министров?
Удивленное и, признаюсь, удивившее. «Серьезный вопрос», оказывается, долгих обсуждений и решений не потребовал. Между субботним вечерним визитом ко мне Президента и утренним понедельничным утверждением на сессии нового премьера лег всего один выходной день.
У меня уже тогда возникло предположение, что и в субботу вечером Горбачев отлично знал, кто возглавит Кабинет Министров, а «совет» со мной был всего лишь привычной для него формой поведения. И действительно, какое-то время спустя выяснилось, что решение о назначении Павлова Президент не только принял, но и согласовал с ним чуть ли не за три недели до своего визита ко мне.
И возвращаясь потом не раз в своих мыслях к этому эпизоду, я все больше приходил к убеждению, что его совет со мной был в лучшем случае формальной данью вежливости, а то и просто сценой из очередной постановки в «театре для себя», в котором он пытается играть главную и единственную роль до сих пор.