Степана Александровича, знавшего пьесу наизусть, поначалу шокировали и эта купюра из классика, и необычная интонация, при которой и это начальное «А» звучало как убежденное «Ну что». Но не успел Степан Александрович осудить эту вольность, как тут же на него обрушилась другая: Владимирцев, пренебрегая авторской ремаркой, по комнате ходить не стал, а присел на краешек кровати и нерешительно произнес: «Послушай… эй, Осип!»
И Степан Александрович вдруг понял, что Владимирцев не просто все делает иначе, а и логично: изъяв из текста всего одну фразу, он задает совершенно иную тональность всей картине. И, оставшись один, уж совсем тоскливо произносит: «Ужасно как хочется есть!»
Пожалуй, всем исполнителям роли Хлестакова Степан Александрович предпочитал артиста ленинградского Большого драматического театра Игоря Головачева. Собственно, он и открыл этого талантливого актера. Было это во время очередного смотра художественной самодеятельности в Москве. Привыкший заседать в многочисленных жюри всевозможных смотров и конкурсов, Заворонский, впрочем как и остальные члены жюри, просматривая спектакли, вполне активно и столь же безуспешно боролся с зевотой и сном. И вдруг — Головачев. Это было, пожалуй, и не столько ново. Но талантливо — безусловно!
Степан Александрович сейчас уже не помнил, студентом какого факультета был Головачев — кажется, философского. Но смотр круто изменил судьбу студента, сначала он сменил университет на театральное училище, потом стал выдающимся актером, а Заворонский стал почтительнее относиться к работе в жюри…
И сейчас складывалась, в общем-то, аналогичная ситуация, только Степан Александрович теперь единолично решал судьбу молодого актера. Он один мог его казнить или миловать.
«А имею ли я право? — усомнился Заворонский. — В конце концов, отдавать вкусу или пристрастиям одного человека всю дальнейшую судьбу актера не просто рискованно, а и несправедливо…»
И в антракте после второго действия он пошел в кабинет Аркадия Светозарова.
3
Последний раз они виделись лет десять или двенадцать назад на каком-то очередном, не очень-то и нужном кому-либо, совещании в Москве. Степан Александрович лишь сейчас запоздало пожалел, что встреча эта получилась мимолетной, и виной тому был он сам. В перерыве, окруженный авторами и молодыми режиссерами, жаждущими его внимания, он, только что принявший столичный академический театр, пожалуй слишком самодовольно внимая их велеречивому многоголосью, заметил вдруг за их спинами скромно стоявшего поодаль Аркадия. Бесцеремонно растолкав окольцевавшую его толпу, Степан Александрович бросился к Светозарову как к спасительной соломинке:
— Аркадий, здравствуй! Сколько лет, сколько зим… Светозаров оторопел и не сразу поймал протянутую ему руку, робко пожав ее, спросил:
— А вы меня помните? Узнали?
— Ну еще бы! Да ты что, Аркадий, думаешь, я совсем забурел? — Степан Александрович обнял Светозарова и почувствовал, что тот поверх его плеча смотрит на расходящуюся толпу авторов и режиссеров. Степану Александровичу даже захотелось, чтобы смотрел он самодовольно, тогда мизансцена была бы вполне законченной, но он не видел выражения лица Аркадия и, отстранив его на длину вытянутых рук, не выпуская его из этих рук, пристально вгляделся в его лицо. Но оно выражало лишь прежнюю растерянность, самодовольства в нем не было ни капельки. Заворонский понял, что самодовольство было лишь в нем самом, и смутился.
— Я рад видеть тебя, — сказал он вполне искренне, но прозвучало это как-то отрепетированно, и Светозаров тотчас почти отчужденно сказал:
— И я…
Эта пауза означала, что оторопь у него уже прошла, он, должно быть, стыдится ее. И разговор не пошел дальше дежурных вопросов: «Ну, как жизнь?», «Спасибо, нормально. А как ты?..» Нить этого разговора была натянута до предела, и, кажется, оба они обрадовались, когда ее оборвал третий звонок… Тогда Степан Александрович даже не успел узнать, где Аркадий работает…
Кабинет главного режиссера оказался за кулисами, а не на привычном выходе из директорской ложи; Степан Александрович машинально подумал, что в этом, пожалуй, есть определенный смысл: подальше от высокопоставленных лиц и ближе к актерам. И надо же было случиться, что, когда Заворонский вошел в просторный, прямо-таки роскошный кабинет Светозарова, там оказался Осип. О чем они говорили с Аркадием, Степан Александрович так и не понял, потому что, увидев его, Светозаров вскочил и стремительно помчался навстречу, воскликнув: