Тем неожиданнее оказалось для Владимирцева предложение Заворонского. Разговор проходил в кабинете Аркадия Борисовича, тут же как секретарь партийного бюро был Иван Сергеевич Порошин. Владимирцев растерянно смотрел то на Светозарова, то на Порошина, но те, будто сговорившись, дружно пожали плечами: дескать, решай сам.
— Право же, я как-то и не предполагал… Разумеется, для меня это весьма лестно. Но мне надо подумать… И посоветоваться, — Владимирцев теперь уже умоляюще посмотрел на Аркадия Борисовича.
Но Светозаров опять лишь пожал плечами, зато Порошин не выдержал, буквально взорвался:
— Балда! Кретин! — Он даже стукнул кулаком по столу. — Ему предлагают Москву, знаменитый академический театр, а он еще кобенится!
— Да не кобенюсь, а боюсь, — признался Владимирцев. — Ведь у меня даже нет высшего театрального образования. Институт культуры не в счет.
— Ну и что? Образование, Витя, это вот какая штука: умный, получив его, узнает лишь, что он слишком мало знает, а дурак начинает мнить, что он знает слишком много. А у тебя талант.
— Ну так уж и талант.
— И не спорь! Нам это виднее. И зрителю! Он тебя принимает, — убеждал Порошин.
— Это здесь. А там?
— Там вам пока не будет угрожать ни громкая слава, ни большая зарплата, — предупредил Степан Александрович.
Светозаров тут же подсчитал, что без коэффициента за отдаленность Владимирцев в Москве будет получать даже меньше, чем здесь.
— И квартиру сразу не дадут.
— Да, с этим у нас туговато, — подтвердил Заворонский. — Придется на первых порах снимать.
— Зато какая школа! — горячо возразил Порошин. — И перспективы!
— Ну, насчет перспектив я бы тоже воздержался от патетики, — сказал Степан Александрович. — Сие зависит не только от него, вы сами знаете, как принимают «варягов». — Заворонский преднамеренно нагнетал обстановку. Он сам был актером и знал, что при всей бедности большинства артистов их редко соблазняет лишь зарплата. Для настоящего актера более важна другая плата — мертвая тишина в зрительном зале, которая наступает в минуты потрясения.
О том, что он берет Владимирцева сразу на главную роль, Степан Александрович не сообщил даже Светозарову, хотя теперь был и сам абсолютно убежден, что только Владимирцев и подойдет для этой роли, и мысленно поклялся, что протащит его, какие бы препятствия ни возникли. Теперь он ставил на карту и собственный авторитет и престиж.
Порошин неожиданно круто изменил курс:
— Слушай, Витя, а может, ну его к черту, этот академический театр? Здесь у тебя устоявшаяся слава, пусть местного значения, но слава. А там опять многие годы на вторых ролях, и неизвестно еще, выкарабкаешься ли из них, не затеряешься ли среди звезд…
— А вот это уже интересно, — сказал Владимирцев.
— Что интересно?
— Выкарабкаться. — И, набычившись, убежденно добавил: — Выкарабкаюсь!
Степану Александровичу это понравилось, но он все-таки предупредил:
— Только не вздумайте потом сожалеть.
— Ну если и ткнусь разок мордой в стенку — тоже урок будет.
— Учти, что обратно не возьму, — пригрозил Аркадий Борисович.
— Возьмет, куда он денется? — обнадежил Порошин. — Так что давай, Витька, дерзай! Покоряй вершины. Но знай, что добраться до них не так-то легко, могут и на полпути спихнуть. Зависти опасайся — вот чего!
Заворонский удивленно посмотрел на Порошина: так поразительно совпали их мысли о вершинах. «А скорее — опыт, горький опыт…» Видимо, у Порошина этот опыт был, возможно, он и привел его в Верхнеозерский театр.
Когда Владимирцев ушел, Светозаров сказал:
— А все-таки ты, Степан Александрович, за ним пригляди, очень уж он горячий, как бы и в самом деле не разбился о стенку.
— Да уж пригляжу, — пообещал Заворонский и чуть не проговорился насчет главной роли в пьесе Половникова, но вовремя удержал себя. Пусть и для них это будет сюрпризом.
— И вот что еще: я представляю Владимирцева к званию заслуженного артиста республики, — сообщил Аркадий Борисович.
— Вот это правильно! — одобрил Порошин.