— Здравия желаю, ваше превосходительство! — И, хлопнув по плечу, сказал: — Держи, Витек, хвост морковкой! Где наша не пропадала!
Странно, но этот его жест и упоминание о морковке вдруг привели Виктора в то состояние душевного равновесия, которое он обычно обретал сразу после выхода. Но до выхода было еще минут шестнадцать-семнадцать, Виктор опять испугался, как бы не растерять это состояние, и, весь сгруппировавшись, как спортсмен перед прыжком, укрылся в ближайшей пустующей гримерной, включив до предела звук в динамике внутренней трансляции.
А спектакль уже начался, и Пологий жаловался Коню на свою мелкую жизнь…
2
В антракте за кулисами появился Заворонский, мимоходом заметил:
— Ребята, все идет нормально! — И тотчас ушел на женскую половину, не удостоив Владимирцева даже взглядом.
Виктора это обидело, он начал мысленно упрекать Степана Александровича: «Знает ведь, что я первый раз выхожу на роль, причем столь внезапно, мог бы и сказать хоть пару слов…»
Но тут вбежала Эмилия Давыдовна и поторопила:
— Витя, твой выход. Не забудь первую фразу: «Или протянуть через дорогу веревку…» А вспомнишь первую — остальное само пойдет. Уж я-то знаю!
На этом проходе через сцену Виктор произносил всего две фразы, потом до следующего выхода у него был довольно большой перерыв, он укрылся в кулисе и стал наблюдать за зрительным залом. Он любил до начала спектакля или в антракте через щель в занавесе разглядывать зрителей, по выражению их лиц, по глазам, по жестам определять их впечатление, угадывать настрой.
Он тоже разделял зрителей на категории, но совсем не на те, на какие делил Заворонский. Для Владимирцева существовало лишь два типа зрителей: контактные и неконтактные. Одни сразу относились с доверием, недоверие других приходилось преодолевать постепенно, втягивая их в сопереживание, иногда этого удавалось добиться лишь к середине спектакля, а иногда так и не удавалось. Впрочем, это зависело не только от актеров, но и от пьесы.
Классику обычно смотрели постоянные зрители, наиболее контактные, они могли один и тот же спектакль посещать несколько раз, нередко ходили просто на нового исполнителя той или иной роли или на кумира. Сегодня к ним добавились еще и школьники старших классов, их привели для усвоения программы учителя литературы, сидевшие в проходах как сторожа. Галерку, как всегда, занимали студийцы, знакомые и родственники актеров и администрации, пришедшие по контрамаркам, а также студенты близлежащих вузов, тоже наиболее постоянные и наиболее категоричные в своих оценках зрители.
И вдруг Владимирцев увидел среди них Федора Севастьяновича Глушкова и сначала даже не поверил своим глазам. Всю концовку второго акта он был свободен и, выждав, когда в зале вспыхнет свет, окончательно убедился, что не обознался: на галерке среди студийцев действительно сидел Федор Севастьянович Глушков.
«Неужели он пришел больной? Зачем? Волнуется за меня? Но он мог бы сесть и в партере, и даже в директорской ложе, а не лезть на галерку… А может, он и не болен вовсе? Может, он специально все это подстроил? А зачем?»
В антракте он пытался отыскать Заворонского, но тот за кулисы не заходил.
— Вы не видели Степана Александровича? — спросил Виктор Эмилию Давыдовну.
— Он с гостями занят. Опять какие-то представители прибыли из республиканского Министерства культуры.
Сегодня и вправду директорская ложа была полным-полна, и Степан Александрович сидел не на своем привычном месте, а в дальнем углу ложи.
— А я только что видел Федора Севастьяновича! — сообщил Владимирцев. — На галерке!
— Не может быть! — притворно удивилась Эмилия Давыдовна. Она притворилась настолько естественно, что Виктор сразу догадался обо всем.
— Я видел его собственными очами и даже имел удовольствие говорить с ним, — рассчитанно соврал Владимирцев.
— Я же ему говорила, чтобы он ни в коем случае не слезал с галерки! — возмутилась Эмилия Давыдовна, и Виктор убедился, что она действительно в курсе дела. Эмилия Давыдовна, поняв, что она слишком легко попалась на эту приманку, запоздало спохватилась.
— Вот паршивец! — патетически воскликнула она. — Он же мне сказал, что у него температура… — Тут Эмилия Давыдовна окончательно сконфузилась и неуверенно добавила: — Витя, я, право же, тут совершенно ни при чем… — чем окончательно убедила его в том, что против него был затеян какой-то заговор, инициатором и вдохновителем которого скорее всего является Федор Севастьянович Глушков…