— Извините… я как-то, пожалуй, некстати… Но мне вовсе не безразлично… Вы прочитали?
Антонина Владимировна поняла, что спрашивает он о стихах, но и не о них только. Во всяком случае, не о впечатлении…
Именно в этот момент Антонина Владимировна подумала о нем как о мужчине, и он ей только теперь и окончательно понравился.
— Какой же вы все-таки смешной! — ласково сказала она. — К тому же еще и небритый!
Он провел ладонью по щеке и ринулся в ванную, на ходу пообещав:
— Я сейчас!
Антонина Владимировна вошла в кухню и удивилась еще более: Серафима Поликарповна, очевидно не только слышавшая, но и видевшая все это, сияла! Не дав Антонине Владимировне опомниться, она полушепотом сообщила:
— А знаете, пока вы умывались, он топтался под дверью. Это на него так непохоже, что я радуюсь! — И вдруг, обняв Антонину Владимировну, заплакала.
Грибанова растерялась и, погладив ее плечо, постаралась утешить:
— Не надо, ну о чем вы?
А Серафима Поликарповна перехватила ее руку и вдруг, целуя ладонь, сквозь слезы пробормотала:
— Спасибо! Спасибо, Тонечка! Вы же его восстановили! И меня тоже!
Антонина Владимировна, еще не поняв, удивилась:
— А при чем тут я?
— Ах, если бы вы знали, каким он был эти последние четыре года! И вот опять — почти прежний… Да вы садитесь за стол. Вам кофе черный или с молоком? Сашенька предпочитает с молоком и с гренками.
— Ну и я… Ой! — воскликнула Антонина Владимировна, взглянув на часы. — Боюсь, что я уже опаздываю на репетицию.
— Не волнуйтесь, я заказала такси на десять утра. Это не поздно?
— Нет, в самый раз, тут ехать не более получаса.
— Вот и хорошо, садитесь. Сашенька, ты скоро? — крикнула она в дверь ванной.
— Рядовой Половников к приему пищи готов! — доложил он, входя в кухню.
Тут позвонил шофер такси, и Серафима Поликарповна рассказала ему, как разыскать их дом.
— Минут через десять будет здесь, — сообщила она. — Да вы не спешите, время есть. Вам еще чашечку?
— Нет, спасибо! — Антонина Владимировна поднялась из-за стола.
— Я тоже еду, — сообщил Половников.
Провожая их, Серафима Поликарповна сказала:
— А вы, Тонечка, приходите к нам еще. Не, ждите, когда он догадается пригласить, приходите просто так, ко мне.
— Спасибо, непременно.
— И звоните, вот тут я вам телефон написала, — Серафима Поликарповна протянула бумажку.
Потом Антонина Владимировна увидела ее в окне, она приветливо махала ей рукой.
Водитель оказался разговорчивым, узнав, куда они едут, спросил:
— Вы что, работаете в этом театре?
— А вы разве не узнали меня? — начал дурачить его Половников.
Водитель притормозил, обернулся, поглядел на них и уверенно сказал:
— Вас нет, а вот жены вашей лицо знакомое. Я его определенно где-то видел.
— Вероятно, это лишь потому, что женщин вы рассматриваете более внимательно…
Антонина Владимировна дальше их разговор не стала слушать. Она вдруг ощутила, что ей приятна и вот эта их болтовня, и то, что Половников провожает ее, что водитель принял ее за жену. «Все-таки я баба и ничто бабье мне не чуждо. Я, пожалуй, как-то даже стыжусь, что я не замужем, как, наверное, стыдятся и все незамужние женщины в этом возрасте. И мне было бы хорошо, если бы он так провожал меня каждый день. И встречал…»
Она искоса глянула на Половникова и еще раз убедилась, что он ей не просто нравится, а и близок чем-то. Может быть, даже очень…
3
Половников уже седьмой или восьмой раз присутствовал на репетиции. Ему было хорошо вот так сидеть одному в пустом темном зале и наблюдать за актерами, не особенно вникая в содержание пьесы, а следя лишь за тем, кто, как и что делает. Он особенно внимательно вслушивался в замечания режиссеров, но не всегда до конца понимал их, потому что те говорили на каком-то своем языке. Это всегда вызывало у Половникова недоумение, неудовлетворенность и даже досаду.
А сегодня ему впервые показалось, что он понимает решительно все, даже реплики режиссера. Но вскоре обнаружил, что сегодня он, собственно, почти никого и не слушает, а следит только за Антониной Владимировной. А она была хороша, режиссер ей ни одного замечания не адресовал и вообще сегодня мало вмешивался; репетиция шла почти без остановок, прерывались иногда лишь для того, чтобы поправить что-то в той или иной мизансцене: кого-то подвинуть ближе к партнеру, кого-то, наоборот, отдалить, передвинуть стул или переставить в другой угол торшер.