А потом в большой артистической гримерной, когда они что-то шили, она поймала его пристальный взгляд и впервые подумала о нем как о мужчине. После, на репетициях, когда он сидел где-нибудь в дальнем углу пустого зрительного зала, она несколько раз ловила себя на том, что хочет ему понравиться, но не придала этому ровно никакого значения, объяснив свое состояние естественным желанием произвести на него впечатление просто как на зрителя, пусть даже единственного в зале.
Случайная встреча у Владимирцевых приоткрыла какие-то новые его черты. Его азарт и вполне искреннее сожаление о проигранных семидесяти девяти копейках были не просто забавными, они свидетельствовали не только об увлеченности, а и о непосредственности его натуры. Потом стихи, в искренность которых она поверила: они ей не просто польстили, но и заставили задуматься о собственном отношении к нему.
И конечно, эти ее чисто бабьи размышления по дороге в театр, когда он весело дурачил водителя такси. Антонина Владимировна почему-то и сейчас стыдилась своих тогдашних мыслей, правда, они не казались ей пошлыми или расчетливыми, но какими-то уж слишком приземленными. К тому же она поймала себя на том, что начала ревновать его к прошлому, к той женщине, о которой она тогда ничего, собственно, и не знала, а лишь узнала, что она была.
А почему, прочитав ту злополучную рецензию, она тотчас позвонила именно ему? Не Заворонскому, не Глушкову, не Олегу Пальчикову, которые отнеслись бы к ней не только участливо, а и с большим профессиональным пониманием причиненной ей обиды, а позвонила Половникову? Наверное, потому, что она уже тогда была почти уверена, что Александр Васильевич примет так близко к сердцу ее обиду, ощутит ее боль, как свою собственную. И то, что он тогда немедленно примчался к ней, еще раз убеждало в его искренности.
Да, она открывала его для себя постепенно, и любовь не обрушилась на нее внезапно, она как бы снизошла к ней. Случившаяся с Александром Васильевичем беда помогла понять это, обострив все исподволь копившиеся в ней чувства. И сейчас перед ней лежал человек, ставший настолько дорогим и близким, что ей не просто казалось, будто она знала его всю жизнь, у нее было ощущение, что она всю жизнь безраздельно принадлежала ему и только ему. И хотя у них еще не было физической близости, сейчас она ощущала его каждой клеткой своего тела, каждой порой, все в ней набухало от переполнявшей ее нежности, как набухает водой грозовая туча, казалось, вот-вот разразится ливень, и было томительно и сладко от этого предчувствия.
Она склонилась к нему, осторожно коснулась своими губами его губ, ощутила его теплое дыхание и заплакала.
Глава двенадцатая
1
Несмотря на то что комната Грибановой им досталась бесплатно, Владимирцевы по-прежнему не могли свести концы с концами. Марина даже не понимала, куда уходят деньги. Их общий с Виктором заработок был лишь чуть меньшим, чем в Верхнеозерске, но в Москве его едва хватало на полмесяца. Сначала Марина отнесла это за счет собственной бесхозяйственности, стала экономить на всем, но в семейный бюджет тем не менее никак не могла уложиться. Тогда она завела книгу расходов (приходы не нуждались в таком строгом учете, ибо они составляли всего две графы: аванс и получка), учитывала все до копейки и поняла наконец, почему они не укладываются. В Москве цены на продукты были даже ниже, чем в Верхнеозерске, но статей расхода было намного больше: хотя сами по себе они не составляли больших сумм, но в совокупности наносили ощутимый ущерб их семейному бюджету. Даже поездка в метро при всей его дешевизне им двоим обходилась более шести рублей в месяц.
Но вскоре Марина убедилась, что Москва пожирает деньги не за счет крайне необходимых расходов, а за счет обилия соблазнов, тоже вроде бы мелких в отдельности, но внушительных в общей сумме.
Когда Марина, проанализировав все свои математические выкладки, ознакомила Виктора только с итогами, он даже удивился, как это ей удавалось изворачиваться.