— Не думаю. Он ведет себя как последний осел. И к тому же он не способен был бы сыграть на месте Бена. Он рожден быть второразрядным актером.
— Он просто кажется таким.
— А если все пойдет так же, таким же станет и Бен.
— Ох, Адам, не пугай меня!
— Ладно. Ты одета, Элли? Пришел фотограф, надо работать.
— Мартина, подавай туфли! — распорядилась Элен. — Все, милый. Через две секунды я готова.
Мартина застегнула ей туфли, и мисс Гамильтон удалилась, шелестя широким подолом блестящего платья. Адам Пул обернулся к девушке и проронил:
— А вам теперь следует быть наготове, рядом со сценой. Возьмите-ка с собой грим, зеркало и все эти штучки и идите туда… Мисс Гамильтон может понадобиться подправить прическу.
Мартина собрала все вещи и уже собиралась уходить, но Адам Пул не трогался с места. Он смотрел в зеркало. Посмотрела туда и Мартина. В зеркале они отражались рядом — плечом к плечу.
— М-да, — протянул Адам, — удивительно, не правда ли? — и вышел.
На сцене Мартина впервые увидела всю компанию вместе. Оказалось, что в пьесе задействовано всего шесть актеров. И все они уже были знакомы Мартине. Сперва она видела всех их в картинных позах на фотографиях в фойе. Потом — в гримерной. Она уже дала им свои собственные краткие клички-амплуа — мисс Гамильтон у нее была Первая Дама, примадонна, Гая Гейнсфорд — Наивная Девушка, инженю, Дорси — Типаж, Перри Персифаль — Юноша. Кларк Беннингтон — увы, всего лишь Пьющий Актер… Только для Адама Пула она никак не могла подобрать прозвища, и на язык все время просилось гадкое слово «Хозяин», которое отдавало чем-то ветхозаветным…
К этой шестерке следовало добавить еще и автора — Джона Резерфорда, чья эксцентричность, кажется, превосходила все слухи о нем, — а также ряд прочих фигур: распорядителя сцены, помощника режиссера, рабочих сцены…
Актеры двигались нарочито уверенно, словно уже играя премьеру, а рядом со сценой стоял человек в балахоне. Тонкая длинная шея по-птичьи высовывалась из широкого ворота, делая своего обладателя похожим на страуса. Он, казалось, не принимал участия в действе, однако все то и дело на него посматривали. Все звали его Джейко. Человек-страус управлял перемещением юпитеров, командовал осветителями, расставлял актеров на сцене. Он же образовал из всех исполнителей некий полукруг, в середину которого вплыла очаровательная и блестящая мисс Гамильтон…
— Милый Адам, надеюсь, Джейко будет снимать без вспышки? — осведомилась она, не ослабляя улыбки. — Иначе на фото получится компания сельских идиотов с бессмысленными улыбками, а что касается меня, то я буду просто ведьмой наутро после сожжения…
— Если ты выдержишь не шелохнувшись три секунды, вспышки не понадобится, — сказал Адам Пул.
— Я выдержу что угодно! Особенно если ты мне немного поможешь…
— Ну давай попробуем. — Пул направился к ней. — Вспомни сцену из конца второго акта.
Джейко тут же подошел сзади к Элен и быстрым движением оправил ей оборки на платье. Она без всякого выражения, не поворачивая головы, заметила в воздух:
— Мне бывает просто неловко, до какой степени Джейко любит меня трогать…
Человек-страус усмехнулся и сошел со сцены.
— Итак, начали! — скомандовал Адам Пул, и члены труппы замерли в несколько неестественных позах, словно все они застыли в движении… Защелкала камера.
Мартина все утро пыталась разобраться в содержании пьесы, однако ей не удалось особенно преуспеть в этом. Актеры играли отрывочные куски, именно те мизансцены, которые Пул хотел получить на снимках. Но все же Мартина уяснила, что одна из мыслей пьесы состояла в некоем конфликте персонажей, которых играли Адам Пул и Кларк Беннингтон.
Съемка одной из сцен оказалась делом непростым. В ней Адам Пул и Гая Гейнсфорд стояли друг против друга, причем на лице у мисс Гейнсфорд должно было как бы отражаться выражение лица Пула. Движение руки, поворот плеча — все должно было быть зеркальным.
Вообще-то у Мартины сложилось впечатление, что Адам Пул — человек вспыльчивый, но с мисс Гейнсфорд он проявлял поистине ангельское терпение.
— Ничего, ничего, Гая, — говорил он. — Просто вы опять волнуетесь и потому скованы. Вовсе не надо стараться, чтобы у вас на лице была в точности та же гримаса, что и у меня. Не надо себя насиловать. У Джейко громадный опыт, он иногда делает чудеса… На самом деле вам нужно только вообразить, что вы — это я. Только на минутку… Видите ли, в этот момент вы, дитя мое, возражаете мне с яростью, но зритель при этом должен видеть, что мы с вами, так сказать, плоть от плоти… А о щелканье камеры не думайте — на самом спектакле никаких фотографов не будет, так что не стоит из-за этого нервничать… Ну, давайте еще разок. Вставайте и идите прямо на меня.
Мисс Гейнсфорд, сидевшая за письменным столом, подняла на него глаза и прошептала страдальчески, явно переигрывая:
— Так вам не нравится ваше отражение?
Мисс Гамильтон непроизвольно прыснула.
— Потише, Элен! — коротко одернул ее Пул, в ответ на что та со смешком извинилась.
Гая Гейнсфорд дрожащим голосом продолжила свою реплику:
— Но это вы, вы сами и есть, и вам некуда скрыться от этой правды!
Она сделала вялый жест рукой, но Пул сказал:
— Поздно, очень поздно. Давайте попробуем заново.
Они проделали одно и то же еще несколько раз, атмосфера становилась все более напряженной. Джейко был вынужден то и дело подправлять мисс Гейнсфорд раскисший макияж, и Мартина заметила, как он украдкой промокнул с глаз Гаи слезы… И тут из темного зала донесся басовитый, торжественный голос:
— Приятно снять слезу тумана с прекрасных глаз звезды экрана!
Пул бросил в зал хмурый взгляд.
— Заткнись ради всего святого, Джон!
Но из зала снова донеслось:
— Уйми свои текучие глазенки, или я сам их просушу пеленкой!
Джейко закатился в истерическом хохоте, и его вывели в гримерную, чтобы успокоить рюмкой коньяку.
Затем последовало еще минут двадцать бесплодных попыток выдавить из Гаи Гейнсфорд ее реплику одновременно с выражением лица и жестом. За это время, судя по выражению лица, Адам Пул исчерпал запасы своего терпения на год вперед, и он махнул рукой:
— Будем снимать дальше. Включайте камеру.
Остальные сцены удалось заснять без особых хлопот. Мисс Гейнсфорд выглядела жалко и сразу же удалилась в свою гримерную. Снова появился Джейко и подошел к мисс Гамильтон поправить ей грим. Мартина при этом держала зеркало.
— Возможно, это знак удачи, — заметил Джейко. — Ты выглядишь сегодня как никто!
— Это комплимент или издевка, а, Джейко? — усмехнулась Элен, тем не менее польщенная.
Он вставил ей в рот сигарету и поднес огонь.
— Надо признать, костюмы прекрасны, — сказал Джейко. Говорил он с легким иностранным акцентом.
— Правда?
— Ну да. Я специально для тебя их делаю.
— В следующий раз лучше напиши пьесу специально для меня.
Джейко был ужасно некрасив, но улыбка у него была чертовски приятной. Он широко улыбнулся.
— Опять начинается нервотрепка! — пробормотал он. — Ничего, вечером после премьеры все будут пить и целоваться. Как всегда. И не надо морщиться от этой пьесы. Нормальная пьеса. Хорошая.
Он снова ухмыльнулся. Рот у него был большой и щербатый.
— Даже прелестная племянница одного очень ба-а-альшого человека не может испортить эту пьесу, — добавил Джейко.
— Джейко, не надо так!
— Как бы то ни было, сегодня у нас получилась дурацкая съемка. Похоже, кроме роли плакальщицы на похоронах, у нее ничего не получится…
— Джейко!
— Ну ладно, ладно. Я только хочу заметить, что никто еще не видел платьев, в которых ты появишься на премьере…
— Джейко, возможно, ты создал что-то волшебное!
— Ну, во всяком случае, создать сценические костюмы за два дня из воздуха — это и впрямь попахивает волшебством, это точно…