— Дорогой мой, я так устала, что нет нужды говорить о чувствах. Так что я говорю проще — именно так, как есть… Может быть, я дурная женщина, мелкая, неспособная на высокую трагедию… Может быть. Во всяком случае, если я и способна на какие-нибудь чувства, то только не на любовь. Увольте.
— Ну что ж, — вежливо сказал Джейко, — твои сценические страсти, вероятно, заменяют то, что обыкновенно называют любовью.
Элен раздраженно тряхнула головой.
— Все, что я хочу сказать, это просто практические вещи. Предлагаю не думать о трауре и подобных глупостях, а пораскинуть мозгами, что нам теперь делать. А ты что скажешь, Адам? О чем нам следует подумать в первую очередь?
Адам Пул сел поодаль, Резерфорд рухнул в глубокое кресло в углу и заговорил:
— Полиция опрашивала Клема в… — Резерфорд осекся. — Короче, они его опрашивали. Там два обычных дурня из Ярда. Сержант считает, что я ничем не могу быть им больше полезен и что им все уже ясно. Так что зачем нам вообще напрягаться, Элли? Зачем разводить мелодраму?
— Нам нужно просто обсудить ситуацию, — заметил Пул. — Именно это и имела в виду Элен, и я с ней согласен.
— Какую такую ситуацию? Для нас? Для Бена? Она ясна, как пробка. Он наглотался сильного анестетика, видимо взамен привычного ему бренди, и отбросил сандалии. Для человека, решившего свести счеты с жизнью, он действовал вполне разумно.
— Ох, не надо этого, — простонала Гая. — Не надо грубостей…
Доктор Резерфорд смерил ее взглядом от прелестного личика до прелестных ножек и обратно, но явно не нашел ничего привлекательного для себя. Он скривился и готов был уже выдать какую-нибудь гадость, как Перри Персифаль осторожно откашлялся, а Адам Пул резко бросил:
— Послушай, Джон, я все-таки попрошу тебя никого из нас не задевать!
Гая Гейнсфорд провыла с рыданиями в голосе:
— В конце концов, он был моим дядей, неужели нельзя уважать мои чувства?
— Кому дядя, кому нет, — сказал Резерфорд, — а вам, милочка, лучше всего хорошенько выплакаться. Говорят, со слезами и мочой из организма дурь выходит… И кроме того, ваш дядюшка сыграл с вами прескверную шутку. Вы же сами это прекрасно понимали. Ну ладно, не стану засорять логикой ваши еще не покрытые морщинами мозги. Может вступать хор. Я немею.
— Хорошо бы ты онемел надолго, — заметил Пул. — Итак, Элли, если хочешь знать мое мнение, то Бен избрал этот путь… этот путь в мир иной по нескольким причинам. Ты ведь хочешь, чтобы я говорил все как есть, и я намерен…
— Да-да, — несколько смешалась Элен Гамильтон, — но только не надо…
Мартина видела, как Элен и Адам смотрят друг другу в глаза, и поймала еле заметное движение — Адам покачал головой…
— Итак, говори все как есть, — постановила Элен, глубоко вздохнув.
— Ну так вот, все мы знаем, что весь прошлый год Бен, и без того не слишком веселый человек, пребывал в депрессии. Мы знаем, что его дурные привычки подтачивали его здоровье, его личность и его актерский талант. Думаю, он и сам это отлично понимал. Он был несчастный человек, которому оставалось только с тоской вспоминать прошлое. Мы все видели, что сегодня на премьере он выкидывал такие штучки, которые актеру такого калибра просто неприличны…
Перри Персифаль встрепенулся:
— И я бы хотел добавить, что… — и тут же стушевался, пробормотав: — О мертвых ничего, кроме хорошего…
— Таким образом, мы все знали, что Бен хронически неустойчив и депрессия стала его второй натурой. Я уверен, рано или поздно он все равно сделал бы это. Но мне очень жаль Это трагедия. Бог ему судья, но Бен много страдал. Не знаю, согласитесь ли вы со мною…
— Все это очень убедительно, — усмехнулся Дорси, пристально взглянув на Элен, — если только не произошло чего-нибудь новенького, что могло стать особым мотивом…
Элен не поднимала головы.
— Думаю, Адам прав, — медленно произнесла она. — Он вдруг осознал степень своего падения и был сражен этим. И увы, в жизни он был очень одинок…
— О Господи, Господи! — Гая Гейнсфорд попробовала заломить руки, и этот жест ей, как ни странно, удался. — Я так виню себя, так виню…
Доктор Резерфорд издал громкий стон, словно у него вырывали зуб, но Гая самозабвенно вела свою роль:
— Я так его подвела! И он так переживал из-за этого! Наверное, это было последней каплей в его страданиях!
— Нет, нужно обладать терпением ангела, чтобы слушать этот бред! — не выдержал Резерфорд и было поднялся, но тут в комнату вошел Клем Смит. Он нехорошим взглядом посмотрел на Элен Гамильтон и процедил:
— Они все еще в его гримёрной. Обещают, что не задержат нас надолго.
— Вот бы хорошо! — мученически воскликнул Перри Персифаль. — Хочется надеяться, формальностей будет немного и мы сможем наконец разойтись по домам!
— Во всяком случае, они сейчас придут сюда! — отрезал Клем.
Он взял миску с супом, удалился в уголок и стал быстро есть. Все молча смотрели на него.
— Ну и о чем они тебя выспрашивали? — вдруг встрепенулся Джейко.
— О том, кто чем занимался в тот момент…
— А еще?
— Ну… Кажется, они проявили интерес к тому, как театр ремонтировался…
— И в особенности как были переделаны уборные артистов?
— Ага, — печально кивнул Клем. — Именно.
Повисла пауза, снова нарушенная Джейко.
— Нет ничего удивительного, — заявил он. — Элен уже продемонстрировала нам свою откровенность, да и Адам толкнул речь. Давайте! Пусть каждый, наконец, выскажется… Я со стороны похож на страуса, это верно, но мне бы не хотелось по страусиному прятать голову в песок. Мы все помним о том случае в «Юпитере»… Когда об этом говорит Гая, у меня возникает ощущение, будто открываешь шкаф, а оттуда выпадает скелет… Понятно, что после того прискорбного случая джентльмены из полиции хотят убедиться, что имело место самоубийство. И поскольку мы все также уверены, что произошло самоубийство, нам просто не надо им мешать. Вот и все.
— Здорово сказано, — вставил Пул.
— Похоже, этот случай получит огласку, — поморщился Дорси. — Театр от этого, чувствуется, не выиграет…
— Боже мой, какая там огласка! — воскликнул Персифаль. — Если давно уже пора лечь у себя дома в постель, время ли думать о какой-то там огласке и всякой прочей мещанской ерунде?! Вопрос в том, будем ли мы продолжать постановку?
— А почему бы и нет? — вздохнул Пул.
— Ну хорошо, а вы что думаете, Джей? Насчет роли Бена? — спросила у Дорси Элен Гамильтон.
— Я мог бы взяться за нее, да поможет мне Бог, — тяжело сказал Дорси. — Но кто будет со мной заниматься?
— Я готова поработать с вами в любое время! — Элен подняла брови.
— Ну что ж, отлично.
Мартина почувствовала, что, как только разговор перешел на профессиональные рельсы, лица актеров разгладились и просветлели. Только один Пул, казалось, никак не мог стряхнуть с себя угрюмость. Глядя на него, Мартина вспомнила его карандашный портрет в «оранжерее» — такой же отстраненный, печальный взгляд…
Завязалась оживленная, почти веселая беседа о перепостановке, с новыми исполнителями. Клем Смит, Джейко и Персифаль увлеченно говорили одновременно — каждый свое, — когда Гая Гейнсфорд, одаренная талантом устраивать сцены в жизни, патетически воскликнула:
— О нет, я не могу этого вынести! Господи, как же вы все ужасны!
Беседа прервалась. Овладев на секунду всеобщим вниманием, Гая поняла, что пора быстренько подводить дело к кульминации. Она удачно воспроизвела один раз уже получившийся прием с заламыванием рук и, держа локти наружу, разразилась долгой жалобной тирадой, все время беря на октаву выше, чем следует:
— Вы сидите и говорите о спектакле так, словно ничего не произошло, ровным счетом ничего! Как вы можете! Когда рядом, за этой дверью, лежит еще не охладевшее, можно сказать, свежее тело вашего собрата, о котором вы забыли скорее, чем он успел умереть… И если вы думаете, что я когда-нибудь еще появлюсь в этом проклятом месте, которое вы называете театром, то говорю вам — меня силком не затащишь сюда, в это отвратительное логово. Надеюсь только, что мне сообщат о времени похорон, ибо я здесь, кажется, единственная его родственница…