— Как, например, вчерашняя премьера? Отчего же?
— Ну, вдобавок ко всему остальному. И потом, взять хотя бы известную вам смену в составе исполнителей. Это его просто убило. Понимаете, только вчера Бен думал, что окончательно пресек нападки нашего Джона Резерфорда на Гаю, и вдруг — все насмарку… И к тому же его собственное поведение, его деградация… Понимаете, я просто другого слова не могу подобрать — деградация… Все тут сыграло роль! Поверьте мне, мистер Аллейн, я очень давно знаю Бена, и вы убедитесь, что я права!
— Хотелось бы надеяться, что вы правы, — ответил Аллейн. — Думаю, на сегодня достаточно. Если позволите, я пойду работать дальше.
— Ну конечно, пожалуйста! — удивленно протянула примадонна.
Аллейн вышел из комнаты. Идя по коридору, он гадал, изменилось ли выражение лица Элен теперь, в одиночестве…
Адам Пул кивнул Аллейну так, словно изо всех сил сдерживал нетерпение. Пул был уже одет для выхода, и, похоже, до появления суперинтендента он совершал бесконечную прогулку взад и вперед по комнате.
— Ну, — спросил Пул, — что же? К чему вы пришли? Если мне позволено спросить, конечно.
— Я довольно далеко продвинулся, — отвечал Аллейн. — Теперь я хотел бы поговорить с вами и с мистером Доре. И только потом — сообщить вам что-нибудь. Тогда мы поймем, к чему же мы пришли.
— Значит, вы уверены, что Беннингтона кто-то убил?
— Да, уж в этом я совершенно уверен.
— Хотел бы я знать, почему, черт возьми?!
— Еще до утренней зари, говоря поэтическим языком, я расскажу вам.
— Не могу поверить, — фыркнул Пул, — что кто-нибудь из нас мог… Это невероятно. — Он глянул на тонкую перегородку, отделявшую его гримерную от комнаты Элен. — Знаете, до меня долетел ваш разговор, там… С ней все в порядке?
— Мисс Гамильтон, во всяком случае, выглядит очень собранной.
— Мне только странно, с чего это вы решили вообще говорить с Элен?
— Я затронул ровно три темы. Я спросил мисс Гамильтон, хочет ли она видеть тело своего мужа. Это раз. Резонный вопрос, не правда ли? Она отказалась. Затем я сказал ей, что знаю о вчерашнем… гм!.. происшествии.
— Каком таком происшествии? — резко переспросил Пул.
— Я имею в виду… гм!.. теплую встречу мисс Гамильтон с ее супругом…
— Черт побери! Откуда вам это известно?
— Очевидно, вы и сами вскоре узнали…
— Ладно, — сказал Пул. — Положим, я действительно знал.
И тут до него словно дошел смысл сказанного Аллейном. Пул вытаращил глаза:
— Постойте, вы что, решили, что это мотив? Для меня? По-моему, это просто издевательская мысль! Вы, возможно, даже неспособны себе представить, насколько эта версия смешна и несостоятельна!
— Но я же еще не сказал, что она мне нравится, — хладнокровно заметил инспектор.
— А меня бы не удивило, если бы вы стали ее разрабатывать! В конце концов, теоретически можно предположить, что я стремглав промчался в комнату Бена, уложил его, бережно укутал голову плащом и включил газ! А он оставался смирно лежать и дышать… Вы хоть помните, с какой репликой мне следовало в последний раз появиться на сцене?
— Нет.
— Я выхожу на сцену, закрываю за собой дверь и говорю Элен: «Но ты ведь догадывалась, не так ли? Он наконец выбрал единственный путь, ведущий отсюда прочь… А нам остается только быть свободными…». Не правда ли, все получилось как в жизни? Только вот для нас с Элен эта пьеса длилась год с лишним… — Пул исподлобья взглянул на Аллейна. — Не знаю, зачем я с вами обо всем этом говорю… Но… я чувствовал, что события последних дней подводят какую-то черту — подо всем. А теперь — что мне делать с театром? Что мне делать с постановкой? С труппой? И что теперь станется с…
Тут Пул осекся, посмотрел на картонную стену, отделявшую его гримерную от комнаты, где сидела Мартина, помолчал и заговорил другим тоном:
— Вы, конечно, наслышаны о нашей личной жизни. То есть моей и Элен. Проклятье нашей профессии в том, что самое тайное всегда происходит при свете прожекторов…
Аллейн сказал:
— Ну да, бремя, так сказать, славы…
— Боюсь, что ничего похожего. Послушайте, Аллейн. Существуют женщины, которых никак не впихнуть в имеющиеся моральные стандарты или как это там называется… И Элен Терри была такой. И даже не в том дело, что эти женщины выше тех грязных сплетен, которые разводят обыватели. Они просто по ту сторону их! И в искусственном гриме они выглядят совершенно естественно! Они актрисы! А когда привязанности проходят, все заканчивается совершенно безболезненно. И что удивительно, для обеих сторон… Вы согласны, суперинтендент?
— С чем? Что такие женщины существуют в природе? Согласен.
— Так вот, Элен — одна из них. И я хочу вас предупредить, что вы ее очень глубоко обидите, если станете искать причину произошедшего с Беном в ее связях с кем-нибудь на стороне… Не знаю, что вы говорили остальным, но только к ней прошу не использовать такой подход…
— Кстати, в-третьих, я попросил ее рассказать мне про Отто Брода, — кротко заметил Аллейн.
Реакция Пула была неожиданно взрывной.
— Ну вот! — громко простонал он. — Именно против этого я вас и предостерегал! Вы все испортили! Отто Брод! Совершенно легкомысленная интрижка, под влиянием всяких там венских вальсов, венских кафе и в особенности — венского шнапса… Я-то Брода никогда не видал, но думаю, это юный бледный интеллектуал, без гроша в кармане и с сомнительным даром писать символические трагедии из жизни умственных дистрофиков! Зачем, зачем вы его припутали сюда?
Аллейн спокойно объяснил, что Беннингтон приехал в театр, имея в кармане письмо от Брода, на что Пул сердито заметил:
— Ну и что? Почему бы, собственно, и нет?
— Странно то, что письмо это мы так и не нашли.
— Господи боже мой! Да он мог выкинуть его, сжечь, или еще что! — вскричал Пул.
— Это вряд ли, — так же размеренно отвечал инспектор. — Дело в том, что Беннингтон хвалился мисс Гамильтон, что это письмо — его козырь.
Адам Пул замолк, пошарил по карманам, достал сигарету и закурил.
— Будь я проклят, если понимаю, что вы имеете в виду под «козырем», — наконец пробормотал он.
— Верите ли, я и сам очень страдаю оттого, что пока не знаю этого, — улыбнулся Аллейн одними губами.
Пул нервно вздохнул.
— Я бы предложил вам выпить, — сказал он. — Но в гримерной я спиртного не держу. Разве что в конторе…
— Я выпил бы с огромным удовольствием, но увы, в рабочее время нам это запрещено, напомнил Аллейн.
— Ах да, ну конечно… Глупое предложение… Ну что ж, остается только надеяться, что мой менеджер Грантли хорошо развлекает гостей на банкете по случаю премьеры… — невесело изрек Пул.
— Не беспокоитесь, он недавно звонил, говорил с нашими людьми по поводу дела… Вам он ничего не передавал, так что, я думаю, все в порядке. Но мне кажется, что вы сами хотите мне кое-что высказать. Можете говорить. Как видите, свидетелей тут нет. Но если вы захотите оформить свои слова как показания, я приглашу свидетелей и мы все запишем. А если нет — ваши слова никакой огласки не получат.
— Вы очень сообразительны, суперинтендент. Я сам удивляюсь, с чего это я решил с вами откровенничать, но так уж вышло… Понимаете, тут с обеих сторон этой комнаты за тонюсенькими перегородками сидят две женщины. О моих отношениях с одной из них вам, кажется, уже известно. Думаю, мало кто этого не знает. Но, видите ли, наша связь была цветком, который рано или поздно завянет и опадет, это мы оба понимали. И постепенно лепестки эти опадали, день за днем… Уже пару недель назад Элен сама сказала мне, что между нами, скорее всего, все кончено. Это не означало конца дружеским отношениям, нет. Вообще для нее постель и дружба никогда не были прочно связаны — напротив. Так вот, когда Элен позвонила мне вчера и рассказала об этом происшествии с Беном, я ощутил досаду, негодование, жалость к ней — то есть все те чувства, которые нормальный человек может испытывать к своей знакомой в подобной ситуации. Но более ничего. Ничегошеньки! А теперь, когда Бена убили, я просто не способен испытывать приличествующие случаю чувства…