«Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко» — эти слова Симеона Богоприимца мог бы — с тем же успехом — повторить и пророк Моисей, беседовавший на Фаворе с Иисусом. Любопытно, что на сей раз свидетельство о ненужности упраздняемой теперь ветхой законности принадлежит ее же блюстителю и основоположнику: «Прейде убо сень законная, изнемогшая, прииде же яве Христос истина,— Моисей возопи, на Фаворе видев Твое Божество» («Моисей, увидев явившееся на Фаворе Божество, сказал: «Миновала власть закона, который был лишь тенью будущего закона благодати, потому что пришел Христос, Который Сам по себе есть Истина»).
Свидетелями Преображения были, как это известно из Евангелия, в общей сложности пять человек — два персонажа ветхозаветной истории (Моисей и Илия) и три апостола, представляющих в лице своем Новый Завет,— Петр, Иаков и Иоанн.
А это, помимо прочего, свидетельствует и о том, что весть о Преображении обращена всем эпохам и временам — прошедшему, настоящему и грядущему, а восхождение Христа на самый верх горы (Его «верховное» положение на Фаворе закреплено в иконописном каноне) равнозначно утверждению Его царского, вседержительного достоинства. Преобразившийся Господь — это триумфатор Вседержитель, «царь царствующих и господь господствующих»: «Царствующим еси Царь прекрасен и иже всюду владящим Господь силен» («Прекраснейший из царей, Он, царствуя над царями, сильнее всех земных владык»). Оттого-то даже иконописная композиция Преображения во многом подобна не только композиции царственного Вознесения, но и пасхальному нисхождению Христа во ад: как бы возносясь над всем Своим творением, Он на Фаворе одновременно и «принимает» под свою «юрисдикцию» представителей всех областей Вселенной: «Яко небом владущему и землею господствующему, и над преисподними область имущему, Христе, предсташа Ти: от земли убо — апостоли, яко с небесе же — Илия, Моисей же — от мертвых…» («Тебе, владыке неба, земли и преисподней, предстали: во-первых, апостолы как представители живущих на земле, во-вторых, пророк Илия — взятый живым на небо обитатель рая, и, в-третьих, Моисей, покинувший царство смерти»). Владея временем в трех его ипостасях, преобразившийся Богочеловек владеет и всеми тремя «сферами» вселенского бытия.
Таким образом, «кир Иоанн» выказывает удивительное умение включать только в одну, предстоящую пред его мысленным взором, композицию сразу нескольких других и «монтируя» их друг с другом, словно бы совмещать богословский смысл каждой из них с общим смыслом Преображения: здесь, в его каноне, неслитно соединены и Сретение, и Вознесение, и, наконец, само Воскресение с последующим сошествием Христа во ад, причем сам Фавор не только соотносится с Синаем, но уже и прообразует «Святую гору» небесного Иерусалима, которому после Второго пришествия Христова надлежит стать обителью праведников. Таким образом Фавор, становясь вершиной ветхозаветного Синая, в то же время оборачивается и основанием «Града грядущего». Именно здесь — начало Нового Иерусалима, где станут жить те, кто последовал за Христом как за «первенцем мертвых» «Приидите, Мне покоритеся, людие, возшедше на гору святую пренебесную, невещественно станем во граде Живаго Бога» (в данном случае Христос говорит Сам, как бы обращаясь к слушателям уже от Своего имени: «Покорившись Моей власти, взойдите следом за Мной на достигающую небес и превыше небес превозносящуюся гору боговедения, духовно переселившись в город, где властвует Живой Бог»).
Восхождение Христа на Фавор видится «кир Иоанну» и парадоксальным «вторым снитием» (то есть сошествием)! В самом деле: созерцая икону Преображения, непредвзятый зритель мог бы осмыслить предстояние превознесенного над всеми Богочеловека двояко — с одной стороны, Он взошел на гору, вознесшись над миром дольним, но, с другой стороны, Он же и сошел с небес, низойдя в мир и (позволим себе такой каламбур) снизойдя к его немощам. Вот как этот богословский парадокс обыгрывает сам гимнограф: «Да Твое пока жеши яве неизреченное второе снитие яко да Вышний Бог явишися, стоя посреде богов…»