Адвокатура… А это зачем? После того как Ильин привык мыслить миллионами, защищать какого-нибудь карманника?
Кажется, Елена Ивановна Кокорева первая сказала, что давно замечала за Ильиным склонность порассуждать ни о чем. Типичное адвокатское… Но тут мнения разделились. Говорили, что Ильин парень не промах и не из тех, кто меняет шило на мыло. Но другие утверждали, что Ильин всегда был прожектером.
Сам Ильин был слишком занят, для того чтобы обращать внимание на эти пересуды, но Иринка, как всегда, правильно отреагировала (Касьян Касьянович давно прозвал ее «аккумулятором») и сказала, что надо дать отвальную. Ильин попробовал возразить, но уже был и список составлен, и, кажется, даже люди приглашены.
Наступил день прощания с конторой. Ильин обошел все отделы и был искренне тронут: старушки из бухгалтерии преподнесли ему букетик, а в машбюро Татьяна Васильевна пыталась сказать несколько прощальных слов, но заплакала и выбежала из комнаты. Ильины включили Татьяну Васильевну в список приглашенных, но потом решили, что это может поставить ее в неудобное положение: вокруг одни только ее начальники.
Отвальная удалась. Но все заметили, что Касьян Касьянович больше молчал, чем веселился. Он пришел с женой, высокой крупной дамой в шиньоне, отчего она казалась еще выше и крупнее. Была у нее привычка часто встряхивать головой, и в конторе ее давно уже прозвали Конь. Конь развлекалась, как умела, и даже спела старинный цыганский романс под аккомпанемент Мстиславцева. Иринка, почувствовав, что Касьян Касьянович не в духе, подсела, пыталась разговорить, но даже и ей это не удалось. Касьян Касьянович пил боржом и только под конец попросил рюмку водки и пирожок. А на следующий день наблюдательный Мстиславцев сказал, что под стать Касьяну Касьяновичу был и хозяин дома. Подпевал и подливал больше для приличия. Но понять можно. Сказано в романсе, который пела Конь: «Впереди неизвестность пути…»
Мстиславцев не ошибся. Ильин и подпевал, и подливал, как-никак он был хозяином, но отвальная напомнила ему обед у Азимова, только без знаменитого плова. Тогда он сбежал, а теперь бежать было некуда, тогда он клялся Ларе, что начнет новую жизнь с понедельника, а теперь понедельник начинался завтра. И как военачальник, которому предстоит битва, он ждал подкрепления — письма от Лары. Но письма не было.
Он уже привык к окошечку «До востребования», и к тихой очереди, и к молоденькой почтарше, причесанной под «колдунью» и работавшей возмутительно медленно. «Колдунья» начальственно требовала документы, брезгливо кривила аленький ротик, и все покорно ждали, что она шлепнет на прилавок — письмо или пустой паспорт. И казалось, что там, в этих ящиках от «А» до «К» и от «К» до «С», находится что-то запретное. Ильин внутренне клокотал, но не решался шуметь, того только не хватает — привлекать к себе внимание.
— Ильин, имя-отчество?
— Евгений Николаевич…
— Вам пишут!
«Если завтра не будет письма, дам телеграмму», — решил Ильин. Прямо с почтамта он поехал в коллегию адвокатов и был без проволочек принят членом президиума.
— Поздравляю вас, Ильин, вы хорошо прошли, почти все «за», и даже были восклицательные знаки. Жаль, что наш председатель в отпуске… Особенно запомнилось выступление Василия Игнатьевича Штумова.
Ильин промолчал.
— «Мой студент» — это для такого человека, как Штумов, много значит. И хорошо сказал Аржанов, как всегда красочно…
— Да удивительно. Мы совсем не знакомы.
— Ну, за вами стояли сильные люди!
Ильин нахмурился:
— Как это понять?
— Очень просто. Со мной, например, беседовал Касьян Касьянович, и я, конечно же, обещал поддержать. Чем вы недовольны? Не каждого ценят так, как вас там ценили! Ну, к делу: консультация в Старокривинском переулке. Устраивает?
— Как прикажете, — сказал Ильин, чувствуя себя задетым. Начинать с протекции — вот уж чего он не ожидал.
— Не забудьте, — сказал член президиума мягко, — что вы теперь и мой протеже.
— В студенческие времена я в этой консультации проходил практику, и мне приятно…
— Значит, заметано. С Федореевым я еще вчера говорил. Он там заведует.
Подумать только — та самая консультация! До сих пор не забылось студенческое лето… Чем он там занимался? Кажется, ничего существенного, бумаги подшивал, а осталось какое-то удивительное ощущение причастности к делу. И еще фотография Штумова, подаренная Ильину: «От твердо уповающего…» На что он мог уповать тогда? На фотографии Штумов выглядел библейским пророком — величественная борода, огненный взгляд, — а был он человеком простым, общительным, любящим молодежь, любящим пошутить, посмеяться и, кажется, одного только не прощающим — неискренности. На это у него был абсолютный слух.