– Я… ну… я смотрел… я видел… можно войти?
Она пожала плечами. Чед расценил этот неопределенный жест как разрешение. Он устроился в одном из огромных кресел, стараясь не скользить по мягкой коже и не утонуть в его необъятной глубине. Появился привратник, держа поднос с легкими напитками и тарелкой с хрустящим печеньем, поставив его на кофейный столик ближе к Чеду и безмолвно удалился. Чед скользнул по креслу вперед, налил бокал золотистого эля. Взял из корзиночки, стоящей около Сибиллы, кубик льда и с тарелки два печенья.
– Благодарю, – сказал он.
Сибилла смотрела на экраны телевизоров, ее глаза перескакивали с одного на другой и обратно. Чед ждал, нервно похрустывая печеньем и стараясь подцепить крошки, упавшие на колени.
– Ты говоришь, смотрел? Что? – наконец спросила его Сибилла. Она продолжала следить за экранами, хотя уже нажала кнопку дистанционного управления, отключившую звук.
– Лили. По телевидению. Я подумал, что тебе плохо, потому что она сказала…
– Знаю, что она сказала. Зачем ты пришел сюда?
– Я же сказал… Я думал, что тебе плохо.
– И что, ты полагаешь, мог бы сделать?
– Просто… – Чед съежился на кресле. Ему вдруг захотелось оказаться… неважно где, но совершенно в другом месте. Ему было невыносимо больно видеть напряжение, с которым мать держала голову. У нее был очень несчастный вид. В то же время он был немного напуган, так как в ней проглядывалось нечто неизвестное, жесткое и неприступное.
– Просто сказать, что я тут, – выпалил он. – Мне не нравится быть одному, когда случаются неприятности. Вот я и подумал, может быть, тебе тоже. Я не хочу, ну, чтобы ты была одна.
Губы Сибиллы пришли в движение.
– Очень приятно.
«Люби меня, – беззвучно молил Чед. – Пожалуйста, люби меня, пожалуйста, ну, хоть совсем немного!»
Она сидела неподвижно, глядя на экраны.
– Ты становишься совсем большим мальчиком. Таким же высоким, как отец.
– Да. Или выше, он говорит.
Плечи Чеда опустились. «Мне кажется, она не умеет любить. Может быть, никто никогда не учил ее любить. Кроме… Не думаю, что этому нужно учиться».
– Она лгала, – равнодушным тоном произнесла Сибилла. – Они все лгут про меня. Помнишь, я рассказывала тебе, что люди лгут?
Чед молчал.
– Помнишь?
– Да, – произнес он.
– Я извлекла ее из ниоткуда и превратила в одну из известнейших проповедниц в стране. И я брала себе только небольшую толику денег, присылаемых на строительство Грейсвилля, это причитающаяся мне компенсация. Я обо всем ей рассказывала: она сказала, что я могу поступать, как мне заблагорассудится, даже взять больше денег, если возникнет потребность, потому что я заслужила все это. Она знала, чем обязана мне. Но кто-то ее похитил и отравил ложью. Она сказала, что думала, будто любила меня! Заявила об этом по телевидению.
– Да, – сказал Чед. – Я только хотел, чтобы ты знала, что я рядом. И если тебе захочется поговорить или еще что-нибудь, например, пообедать, ты всегда можешь позвонить, и мы могли бы сходить куда-нибудь. Я мог бы просто сидеть и слушать, если ты захочешь поговорить. Потому что ты, ну, одна. В любой момент, когда захочешь.
Сибилла, казалось, внимательно следила за автогонками, которые показывали на одном из экранов.
– Мы никогда много не беседовали.
– Нет… пожалуй, нет. Но мы могли бы, ну, что ли, начать учиться.
– Я скоро буду в тюрьме, – вдруг взорвалась она. – Я лишилась всего, ради чего работала всю жизнь, ты знаешь? Не знаю, как это произошло, все так хорошо начиналось, а потом просто… рассыпалось. И вот теперь я отправлюсь в тюрьму. Ты будешь ненавидеть меня, когда я окажусь там.
– Можешь, ну, хотя бы посмотреть на меня? – попросил Чед.
Медленно Сибилла повернула голову. Они долго молча смотрели друг на друга.
В огромном кресле мать выглядела очень маленькой. Чеду почудилось, что она сморщилась. Волосы не были убраны с прежней тщательностью. На ней был махровый халат. Он ни разу не видел ее в халате; она всегда носила костюмы и платья, отделанные мехом, с яркими золотыми пуговицами или другими украшениями. «Она выглядит такой одинокой, – подумал он, – и только телевизоры составляют ей компанию».
Чед вдруг почувствовал, что он сейчас заплачет. Выскочив из кресла, он подошел к Сибилле. Сам того не ожидая, погладил ее рукой по голове, словно ребенка.
– Никогда не буду я ненавидеть тебя, я не смогу. Ты моя мать, я буду заботиться о тебе. Знаешь, я сделаю все, что в моих силах. Буду навещать тебя, звонить, посылать тебе книги, цветы и… знаешь, все, что пожелаешь. Я… я просто хочу…
Она посмотрела на него; ей пришлось смотреть на него снизу вверх. Ее бледно-голубые глаза остановились на нем, возможно, она хотела сказать, что любит его, а может быть, и нет. Чед никогда этого не знал. Он все время мечтал услышать слова любви, но она ни разу не произнесла их.
– Я буду звонить тебе. О'кей? – вымолвил он прерывающимся голосом. – Каждый день, если пожелаешь.
– Если хочешь, звони, – сказала Сибилла.
– Но ты… ты хочешь, чтобы я звонил?
– Почему бы нет? Ты сможешь рассказывать мне, как течет жизнь, пока я буду в тюрьме.
– Может быть, еще не будешь!
Она молчала, не в силах произнести ни слова.
– Что ж, – сказал Чед, – пожалуй, я пойду.
Она кивнула и повернулась к экранам телевизоров, так и не поинтересовавшись, как он до нее добрался.
– Я позвоню.
– Хорошо.
Помолчав, она добавила:
– Спасибо, что зашел.
Около минуты у нее внутри происходила борьба.
– Я… я рада, что ты пришел.
Чед просиял. Ей действительно приятно видеть его, он ей нужен. Нагнувшись, он поцеловал Сибиллу в обе щеки.
– Я позвоню завтра, – взяв еще одно печенье со стола, он поспешил из комнаты.
Когда они возвратились в госпиталь, Лили спала. По дороге Ник купил Чеду гамбургер. Войдя в палату, они увидели Валери, она сидела в кресле и читала журнал. Оторвавшись от чтения, она посмотрела на заспанное лицо Чеда.
– Ты очень хорошо поступил, – сказала Валери, подходя к ним, – я горжусь тобой.
Чед обнял Валери, уткнувшись носом ей в шею.
– Было совсем не просто.
– Не сомневаюсь. Но бросать тех, кто оказался в беде, еще хуже. Если бы ты не поехал, то корил бы себя потом.
Взяв ладонями его голову, она сказала:
– Я люблю тебя, Чед. Мне ужасно приятно знать, что ты хочешь, чтобы я осталась с вами.
– Да, я тоже люблю тебя, Валери. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
В этом мощном всплеске любовь, которая была лишь намеком в общении с Сибиллой, вновь обрела всю свою силу. «Должно быть, совсем не трудно любить», – подумал он, но ему слишком хотелось спать, чтобы развивать эту мысль.
– Мы останемся здесь? – спросил он у Ника. – Я бы не прочь отправиться спать.
– Через минуту выезжаем, – ответил Ник.
Когда они собрались выходить, оказалось, что Лили не спит.
– Ну как, все в порядке? – спросила она Чеда. – Должно быть, было трудно?
– Да, но все в порядке. Если хочешь, как-нибудь расскажу.
– Хочу.
Приподнявшись на больничной койке, в том же синем халате, что был на ней во время пресс-конференции, Лили посмотрела на Валери и Ника, которые сидели рядом, взявшись за руки.
– Мне хотелось бы поженить вас. Это было бы чудесно! Но после того, что произошло, я не могу. Через несколько лет может быть… но не станете же вы столько ждать.
– Ни за что, – с чувством произнес Ник. – Мы и так ждали тринадцать лет. Ни дня больше, и я об этом позабочусь.
– Однако ты можешь нас благословить, – сказала Валери и посмотрела на Ника.
Он улыбнулся в ответ.
– Да, было бы чудесно. После стольких бурь нам хотелось бы начать с твоих молитв.
Лицо Лили просияло. Она села на кровати и простерла руки перед собой. Валери и Ник вложили свои руки в ее.
– Да благослови и сохрани вас Господь, – мягко проговорила Лили. Голос ее был спокоен и уверен; голос женщины, начавшей поиск собственного пути.
– Да воссияет над вами Его благодать… И дарует вам мир.