– Нет, – тихо произнес Ник. – Не хочу. И мне совсем не кажется, что твоей маме этого хочется. Я думаю, она просто чувствует себя грустно и одиноко после смерти Квентина, но она знает, что мы не можем жить вместе.
– Но однажды ты ведь уже сделал это, и все было в порядке. Помнишь, ты рассказывал, что когда вы поженились, вы любили друг друга. Вы могли бы попробовать: а вдруг получится, как тогда, и у вас мог бы родиться еще ребенок, и тогда у меня появился бы братик или сестричка, и еще – мама. И все мы были бы вместе.
Ник положил руку на спинку дивана позади Чеда.
– Мы могли бы попробовать сделать это, если бы мы были другими людьми, – он старался, чтобы голос его звучал спокойно.
Чед никогда не заговаривал с ним о том, чтобы вновь жениться на Сибилле, скорее всего, из-за Квентина, а может быть, он боялся услышать отказ, который разрушит все его мечты, которые он вынашивал большую часть своей семилетней жизни. Вот и пришло время разрушить их, думал Ник, и потом тут же подумал, как и всегда в тех случаях, когда он знал, что что-то причинит Чеду боль, что можно и подождать. Почему непременно сейчас? Если это облегчит ему жизнь, то зачем разрушать мечты?
«Потому что даже в семь лет мой сын должен жить с правдой, а не с целой кучей самого приятного вранья. Его мать погрязла во вранье, а он пусть живет с правдой».
Он вытянул ноги на кофейный столик и откинулся назад, его рука соскользнула и обняла Чеда за плечи.
– Между мной и твоей мамой слишком большая разница в том, что и как мы думаем о любви, о семье, о работе, в том, как мы думаем о тебе. Мы всегда были разными, с самой первой встречи, но мы считали, что это не так важно, или, быть может, каждый из нас считал, что сумеет заставить другого поступать так, как ему хочется. Ужасно глупо, если рассудить – ну почему это кто-то, кто прекрасно дожил до двадцати одного или двадцати пяти лет и, вероятно, считал, что живет он не так плохо, вдруг должен переключиться и стать совсем другим? – он подождал, чтобы Чед обдумал это. – Это не значит, что один из нас жил плохо, а другой хорошо, просто мы жили совсем по-разному. Когда мы поженились, это было похоже на то, что части головоломки прикрепляют к игрушечным машинкам и не понимают, почему ничего не получается? Ничего и не могло получится, потому что это не подходит одно к другому. Все хорошо, пока эти вещи сами по себе, но когда их соединяют вместе, это совсем другое.
– Можно попробовать взять провод, – предложил после некоторого раздумья Чед, – и прикрутить карточки к машине.
Ник уловил мольбу в голосе сына и почувствовал его упорство.
– Может, это и сработает, – отозвался он, – пока не случится какого-нибудь серьезного препятствия. То же самое происходит и с людьми. Они пытаются связать что-то вместе, и иногда им это удается, все прекрасно срабатывает, пока не происходит что-то серьезное, что заставляет нервничать, волноваться или бояться, и тогда связи неизбежно разрываются. Это не…
– Можно попробовать сделать новые.
– И пытаются. Но и они обычно рвутся. Это не значит, что люди не пытаются, Чед, просто им однажды приходится столкнуться с каким-то большим препятствием, которое не может преодолеть один, а могут лишь они вместе – и тогда те, у кого не было хорошо и крепко с самого начала, не могут выдержать бури.
– Какой бури?
– Так принято называть тяжелые времена. Например, когда спорят о чем-то или беспокоятся из-за работы или денег, или из-за отношения к работе.
– Или купят ли они твои компьютеры.
– Ну вот видишь, ты уловил. Но дело не только в том, что временами возникают проблемы, Чед, иногда люди просто не могут жить вместе, даже если ничего страшного и не происходит. Они могут пытаться снова и снова жить вместе, быть добрыми друг к другу, даже счастливыми, но они не всегда могут добиться этого. Как твоя мама и я. И если мы не можем жить вместе в мире и согласии, лучше для нас троих жить отдельно.
Чед заворочался под рукой Ника, как под сильной тяжестью. Он повесил голову, постукивая пальцами по согнутой ноге.
– Но однажды ты ведь это сделал, – упрямо твердил он свое.
– Да, однажды мы уже попытались. Но мы не смогли жить вместе. Не все можно сделать, Чед, даже если этого очень хочется, даже если очень стараться.
Пальцы Чеда продолжали отбивать ритм.
– Но ты же не думаешь, что нельзя снова попытаться?
– Я уверен, что ничего не выйдет, Чед.
Наконец Чед поднял сморщенное, напряженное лицо со стоящими в глазах слезами.
– Никогда?
– Никогда.
Чед отвернулся, и они надолго замолчали.
Они сидели близко, почти прижавшись друг к другу, и все-таки каждый сам по себе. Впервые он оставил своего сына наедине с его болью, надеясь, что, если эта боль станет невыносимой, Чед найдет опору в отце.