Вот почему Сибилла отправилась в Нью-Джерси, чтобы забрать с собой Лили Грейс.
Все оказалось проще, чем она думала. Руди Доминус послал ей сообщение с названием их церкви, и облачным воскресным днем в середине апреля она оказалась возле молельного дома неподалеку от Хэкенсэка.
В холодном мрачном помещении Сибилла проскользнула на местечко в темном углу и стала слушать проповедь Лили.
– Разумеется, в себя надо верить всегда, каждый день, но сегодня, в воскресенье, это особенно важно, потому что сегодня мы собрались вместе, чтобы помочь друг другу, верить друг в друга, любить друг друга. Иногда может показаться, что вы одиноки, когда пытаетесь найти то лучшее, что есть внутри вас, и что вы никогда не доберетесь до того ядрышка доброты, которое есть внутри вас; но это не так, вы не одиноки, и вот доказательство – здесь собрались ваши друзья. Они и есть ваша настоящая семья, они помогут вам, утешат вас в отчаянии, уверят вас в вашей силе и доброте, в ваших возможностях. Чем бы вы ни хотели стать, все заложено внутри вас. Кем бы вы ни захотели стать, это уже ждет в ваших сердцах, чтобы воплотиться. Больше вам ничего не надо: только поверить в добро, которое скрыто внутри вас, доверять мне, когда я говорю вам это, потому что все мы созданы по образу и подобию Божию, и значит, в вас самих не может быть ни вины, ни ничтожности, а только еще не раскрытые, не выпущенные доброта, мудрость, величие…
Сибилла украдкой разглядывала сосредоточенные лица прихожан: двое из них плакали, другие кивали в такт головами. Все они казались загипнотизированными.
Дрожь пробежала и по телу Сибиллы. Но не слова Лили растрогали ее, речь Лили оставила ее безучастной. Ее поразили совершенное молчание, царившее в церкви, сосредоточенность слушателей и самой Лили: маленькой, хрупкой, даже более миловидной, чем запомнила ее Сибилла. Ее невыразительное личико, без всякого макияжа, сияло верой в себя. Надето на ней было платьице, больше подходившее маленькой девочке, с пышными рукавчиками. «Как будто школьница, которая хочет казаться взрослой, это ей совершенно не идет. Лили нужно что-нибудь белое: воздушное, неземное, непорочное. Мне следует заполучить ее», – думала Сибилла.
Она осталась на своем месте, когда остальные встали, чтобы исполнить нечто вроде гимна. «Я сделаю ее самой великой проповедницей», – решила Сибилла.
Она подождала, пока прихожане разошлись, толпой следуя за Лили, дотрагиваясь до ее рук, пытаясь что-то рассказать ей; она выслушивала очень серьезно и кивала, прежде чем обернуться к следующему страждущему. Тогда подошла к ней и Сибилла.
– Ты была сегодня неподражаема.
– Спасибо, – откликнулась Лили, не выразив удивления, увидев Сибиллу. – Рада снова видеть вас. Надеюсь, вам сейчас лучше.
– Лучше?
– Вы были так расстроены смертью Квентина, а потом еще это завещание… Какое это было время испытаний. Мы с Руди чувствовали себя так беспомощно, вы относились к нам так враждебно – мы это понимали, – но из-за этого нам было так трудно помочь вам.
– А где Руди?
– Он немного простыл. Иначе вы могли бы услышать его проповедь сегодня утром.
– Так это единственное время, когда можешь проповедовать ты? Когда он болен? Тебе следовало бы всегда быть здесь, тебе это удается куда лучше, чем ему.
Глаза Лили потемнели, но она тут же опустила их.
– Не лучше, а лишь по-другому, – мягко поправила она.
– Но тебе же хочется проповедовать. Разве тебе не хочется иметь собственную церковь, свою аудиторию?…
– Прихожан, – снова мягко поправила Лили.
– Разумеется. Чтобы никто не стоял над тобой, указывая, что и как следует говорить.
– Но Руди никогда и не указывает мне, что говорить, он мне доверяет. А я доверяю ему. У меня тоже будет своя кафедра, он говорит, что скажет мне, когда я буду готова занять ее.