– Жуть, сколько всего надо сделать, – изрек торжествующий Лез.
На следующий день позвонила с поздравлениями Сибилла.
– Потрясающе, как это тебе удалось? – поражалась она. – Ведь когда ты купил ТСЭ, ты ничего не знал про телевидение, и нате пожалуйста, теперь ты получаешь награды.
– Я много читал, – сухо напомнил Ник.
– А… – Сибилла вдохнула побольше воздуху, и Ник понял, что она собирается переменить тему и поговорить о тебе самой.
– Ты, должно быть, страшно удивишься, когда узнаешь, чем я занимаюсь. Ты никогда не спрашивал, но…
– Да, ты что-то давненько не появлялась.
После некоторой паузы Сибилла возразила:
– Но я звонила Чеду, разве он не говорил тебе?
– Говорил. Один раз недель за пять он и в самом деле вспоминал, что ты существуешь.
– Но ведь и он мне звонил. Разве он тебе не рассказывал?
– Нет, – удивленно ответил Ник. – Но он и не рассказывает мне всего, что он делает. Звонил – и прекрасно. Чем чаще он будет это делать, тем лучше.
Сибилла подождала, не спросит ли он, чем это она занимается, но Ник молчал.
– Ну, – сказала она наконец, – меня здесь долго не было, потому что я строю храм для Лили Грейс.
– Храм?
– Ник, ты все еще не понимаешь, что это девочка делает с людьми. Ты всегда недооценивал ее. И меня тоже: ты недооценил меня. Ты не дал мне кредита, чтобы сделать из нее подлинную ценность. Я же говорила тебе, что ты ошибаешься, помнишь? О, как ты ошибался, Ник! Что же, не дал – так не дал. Я обошлась и без тебя. С ней я провернула невероятные вещи, я всю ее переделала, я научила ее, что говорить, как говорить, какие употреблять фразы, какие платья носить… теперь она – само совершенство. Я увезла ее с собой, увезла – потому что видела сама, что люди рыдали, слушая ее. Ты и представить себе не можешь, как они на нее смотрели! Ты не видел ее? Ты не смотришь передач своих соперников?
– Не все и не во всякое время. А где ее можно увидеть?
– На двадцатом канале в Балтиморе в семь вечера по воскресеньям и на восемнадцатом канале в Филадельфии в половине восьмого, вечером в четверг. Ты принимаешь оба. Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел обе передачи, Ник.
– Попытаюсь. Правда, вечерами я чаще всего работаю.
– До сих пор? А как твоя личная жизнь, Ник? Послушай, а ты не мог бы заехать сюда и посмотреть храм?
Это совсем недалеко, сразу за Кальпепером. Я строю его на деньги, которые посылают зрители. Разве это не фантастика? Все эти люди хотят, чтобы у Лили было место для собственных проповедей. Приезжай на ближайший уик-энд, Ник, мне так хочется показать его тебе. И Чеда возьми, ему понравится. А потом мы поедем ко мне в поместье, можем там покататься верхом; последний раз, когда он тут был, у него совсем неплохо получалось.
– Прости, у меня совершенно нет времени. Но Чеда я к тебе привезу, мне бы хотелось, чтобы он покатался верхом. Пусть проведет с тобой хоть весь день.
– Ник, я хочу, чтобы ты посмотрел храм. Я строю его сама, понимаешь? Я видела твою передачу, ну ту, которая отхватила премию, я видела большинство выпусков. Тебе не нужно менять свои планы, только выкроить пару часов и посмотреть, что я делаю. Ты же не единственный, кому сопутствует успех, это-то ты хоть понимаешь?
Ник различил едва скрываемое возмущение в ее голосе.
– Ладно, – согласился он после минутного колебания. – Но Чед должен обязательно хоть пару часов покататься.
– Ну, конечно, о чем речь! Итак, в субботу утром, в половине одиннадцатого, в моем поместье. И все вместе поедем.
Когда они приехали в субботу, она уже дожидалась их и села на переднее сиденье к Нику, попросив Чеда пересесть назад, и они отправились в Кальпепер.
Золотая и багряная листва, слетая с деревьев, устилала сбегающие с холмов поля, черными силуэтами выделялись плетеные изгороди, оттеняющие пожухлую траву пастбищ, перистые облака прихотливо расчертили ярко-синее небо.
Они ехали молча, и лишь Сибилла называла поместья, которые они проезжали, имена их владельцев и сообщала их родословные, и Ником все больше завладевало уныние. Пейзаж за окнами был так чудесен, что ему нестерпимо хотелось бы разделить радость созерцания с любимым существом: с женщиной, чье сердце, как и его, тронула бы неизбывная безмятежность этих полей и лесов, блистание солнца и высокой небесной лазури.