Но потом ее руки стали двигаться медленнее, когда она принялась читать письма от начала до конца. Интимные, страстные, иногда преисполненные почтения, они были адресованы Лили Грейс, словно она была матерью, сестрой, любимой учительницей, другом детства или возлюбленной; с ней делились самым сокровенным.
Взволнованная Валери не могла от них оторваться. Девушка, летевшая с ними в тот фатальный для Карла полет, казалась совершенно обыкновенной. Даже то короткое впечатление от нее на похоронах Квентина Эндербая совершенно прошло. Какое же с ней произошло перевоплощение? «Может быть, как-нибудь, если будет время, я наведуюсь к ней в церковь».
– Похоже, тебе нужна какая-то помощь, – послышался за ее плечом благодушный голос, и длинная рука заграбастала часть писем, лежащих перед ней.
– Да нет, спасибо, – раздраженно выпалила Валери, прежде чем обернулась и увидела приподнятые брови и широкую улыбку Эла Славина, второго режиссера, с которым она работала.
– Давай покончим с этим, – проговорил он, придвигая себе стул. Его борода и шевелюра были огненно-рыжие, а когда он нагнулся над письмами, Валери заметила пятнышко начинающейся лысины у него на макушке. Он лишь мельком взглядывал на письмо, направляя его в соответствующую стопку, и сразу брался за следующее. – Не задерживайся на них подолгу. Знаешь, через некоторое время все они становятся неотличимыми.
– Их всегда так много? – спросила Валери, проглядывая письма так быстро, как только могла.
– Каждый день. За неделю мы получаем семьсот-восемьсот писем, а иногда и больше, и проглатываем по сотне в день. Обожатели получают благодарности через эфир; тем, кому нужна помощь, отвечают письменно или тоже советуют что-то по телевизору.
– Как? – заинтересовалась Валери.
Он заложил пальцем письма.
– Нельзя себя так выдавать. Никогда не признавайся прилюдно, что ты не смотришь с жадностью каждый эпизод поставленного «Сибилла Морган Продакшнз» шоу. Иначе умрешь на рассвете. Итак, между нами: передача Лили под названием «Дома с преподобной Лили Грейс» выходит в среду в десять вечера. Там она сидит у камина, на столе букеты лилий и зажженные свечи, а она отвечает на некоторые письма. Читает письма вслух, конечно, не называя фамилий, дает советы, ободряет, вселяет надежду, утешает, улыбается в камеру с любовью и участием…
– Ты ее не любишь.
– Как раз наоборот. Я ее люблю. Лили невозможно не любить. Я только не хочу, чтобы она управляла мной или моей страной, и меня беспокоит, что люди преклоняются перед ящиком и считают, что девица с экрана заменяет им политического и нравственного руководителя.
Валери кивнула, не очень вникая в суть. Ее это мало интересовало. В другое время ее бы сильно увлекла возможность узнать побольше о Лили Грейс, но сейчас ей нужно было так о многом подумать, что у нее не было сил вникнуть в то, что представляет собой юная проповедница, так мало значащая в ее собственной жизни.
– Готово, – вздохнула она облегченно. – Мы можем выпить кофе?
– Я бы с удовольствием, но тебе нужно спросить Гаса, что он поручит еще тебе сделать.
– Я просто подумала, что мы могли бы спуститься в кафе внизу.
– Я знаю, что ты подумала. Но нам можно не тратиться – автомат для варки кофе стоит на кухне, я тебе потом покажу.
Валери внимательно посмотрела на него:
– Вы что же, вдвоем играете в эту игру? Он плохой, а ты хороший? Он унижает и огорчает, а ты приходишь после утешить и помочь зализывать раны?
Он усмехнулся сквозь рыжие усы:
– До чего же вы сообразительны, леди. Это не игра, это своего рода соглашение. Он извлекает из людей работу, зато я удерживаю их от того, чтобы ее бросить. По крайней мере, на время.
– Тебе он нравится?
Он пожал плечами.
– Мы одна команда, мы притерлись друг к другу. Пойдем, однако, спросим, что делать дальше, а потом приготовим кофе.
«Как будто две половины одного человека», – подумала Валери, и сколько раз потом именно Эл Славин удерживал ее от того, чтобы впасть в отчаяние в последующие три недели. Жестокость, которую порой проявлял Гас Эмери, поражала ее, но он был так жаден до работы, что она подозревала, что сам он и в отдыхе не нуждается. Он и не отдыхал. Он подстегивал себя и всех вокруг; казалось, что, имея жало вместо языка и обладая холодным цинизмом, он плевал на чье-либо мнение.
Кроме мнений Сибиллы и Лили. С Сибиллой он был любезен, обаятелен, вежлив и восхищался ею, никогда не переходя установленных границ. Но с Лили он был заботлив, он буквально трясся над нею, начинал выбирать выражения, смягчал голос, улыбался ей и указывал ей, куда пройти во время съемок проповеди или другой передачи – «Дома с преподобной Лили Грейс» – с отеческой нежностью. Он превратился в неотъемлемую часть «Сибилла Морган Продакшнз», но почти никто, кроме Сибиллы и Лили, не любил его.