- Вот я вам привожу Болеслава, которого Бог избрал. Если он вам угоден, поднимите правую руку к небу.
Лес рук, гром криков. Крики подхватили на площади, на улицы Гнезно выплеснулось: Да, угоден!
Дородный князь Болеслав, облаченный только в светлую тунику чуть ниже колен выглядел бы забавно, если бы не его природное обаяние и величие момента. Архиепископ Гаудентий подвел его за руку к алтарю.
- Прими этот меч и сокруши им всех противников Христа, варваров, плохих христиан. Божьей волей тебе предана власть над всей Славией для сохранения мира среди народов.
Гаудентий не спеша принял пояс с мечом из рук коленопреклоненного помощника и уверено застегнул пояс на князе. Подошел следующий помощник и преклонил колено перед епископом. Тот взял с подноса золотые нарукавники и торжественно застегнул их поверх рукавов светлой рубахи Болеслава. Затем сияющий золотой плащ окутал фигуру князя. Болеслав величественно распрямился. Архиепископ благоговейно взял в руки копье святого Маврикия, святыню, подаренную князю германским императором Оттоном четверть века назад. Тогда тот приезжал сюда, поклониться мощам только что прославленного святого Войтеха и, получив в дар частицу его мощей, подарил в ответ это копье и венец. А скипетр, который Болеслав получил в руки вместе с копьем, принадлежал раньше киевскому князю Владимиру и был вывезен из Киева вместе с прочими инсигниями князя, сумевшего породниться с византийским императором.
- Пусть эти знаки служат тебе напоминанием о том, что ты должен с отцовской строгостью наказывать подданных и протягивать руку милосердия прежде всего слугам божиим, вдовам и сиротам.
Старый епископ помедлил и неожиданно строго взглянул в глаза князю.
- И пусть в твоей душе никогда не иссякнет елей сострадания, - он помазал лоб Болеславу освященным елеем.
В базилике воцарилась звенящая тишина. Гаудентий медленно поднял с подноса корону, ту самую, дарованную германским императором, - тонкий обруч с несколькими зубцами - и не спеша возложил на все еще темные кудри низко склонившегося перед ним человека. А затем возвел короля по ступенькам на трон.
- Vivat Boleslavus rex!
Весь мир взорвался криками.
Король с высоты трона горделиво окинул сверкающими темными глазами восторженных людей и посмотрел в глаза Предславе.
- Вот видишь, - безмолвно говорил его торжествующий взгляд. - Я остался верен тому, что говорил тебе тогда, при нашей первой встрече. Когда ты престала меня бояться, как захватившего тебя в плен врага, и поверила. Я выполняю свои обещания. Станешь ли ты моей королевой?
Трудно было остаться равнодушной среди всеобщего ликования. Глаза Предславы Владимировны сияли как звезды безоговорочным "да!".
"Мои пути - не пути ваши" - сказал в свое время Господь Бог людям через одного из пророков. Но идея, величественная идея, объединившая в общем ликовании и суровых аскетов - клюнийцев, подчиняющихся непосредственно далекому Ватикану, и тех, кто поддерживал проповедников из близкого немецкого Магдебурга, и патриотов, ненавидящих христианство, как иноземную немецкую религию; идея - отблеск грядущего королевства Славии именно сейчас впечатывалась в сознание народа. И сознание своей исключительности среди прочих народов, самарян и полуязычников, польскому народу будет суждено пронести через века.
Король, гордо подняв голову, стоял на верхней ступени перед резным креслом - троном. В базилике началось движение людей, желающих ему поклониться. Свита княгини Предславы оказалась еще ближе к монахам клюнийцам, чем в начале коронации. Любава взяла благословение у высокого немолодого иеромонаха. Он был так похож на православного батюшку, показался вдруг таким близким и родным, что она не выдержала и задала вопрос, терзавший ее все последнее время, а уж во время коронации так особенно.
- Прости, отче, за вопрос, я чужестранка, впервые здесь. Как это возможно, что люди, уверяющие, что с ними Бог, убивают монахов - чужестранцев. Это же личная гвардия Господа нашего, для Которого происхождение не имеет значение.
Из облика клюнийца, а для клюнийцев идея личной гвардии Христа была очень и очень близка, мгновенно ушла радостная расслабленность.
- Что случилось? - спросил он, строго глядя на Любаву взглядом воина.
- По приказу Болеслава убиты все монахи с Афона, проповедавшие в этих землях, - еле слышно ответила она.
Монах с горечью посмотрел на совсем старого архиепископа, стоящего сейчас справа от своего короля, по-детски счастливого, сияющего.
- Мы не знали, - так же тихо ответил он. - Но теперь все узнаем.
Эти люди не были способны на согласие с подлостью кто бы и во имя чего бы ее не делал. А смерти они и вовсе не боялись.
***
Наверное, король Болеслав как-то по-особенному любил Всеслава из Вроцлава, потому что он не забыл о нем даже в суматохе коронационных торжеств. И Всеслава и Любаву пригласили на прием к королю. Болеслав восседал на возвышении, на троне с резной прямой высокой спинкой, на шелковых подушках. Стены зала приемов были завешаны гобеленами с золотой вышивкой, сверкавшей в лучах весеннего солнца. Вокруг трона короля почтительно стояли его приближенные. Болеслав милостиво кивнул Всеславу и приветливо улыбнулся его невесте.
Внезапно двери в зал распахнулись, и на пороге возникло дивное видение. Льняные кудри вошедшей пышным каскадом рассыпались по спине и плечам, еле сдерживаемые лентами прически. Верхнее платье было приталенным с завышенной талией, но без пояса, с расходившимся колоколом подолом, что подчеркивало немыслимо тонкую талию модницы. Рукава платья были столь широки, что спадали вниз, открывая изящные ручки по локоть. Нежный румянец на нежной коже, чудесные маленькие алые губки. И сияющие лазоревые глаза в обрамлении темных ресниц под темными дугами бровей. Красавица грациозно приблизилась к восхищенно глядящему на нее королю и изящно склонилась в поклоне.
- Vivat Boleslavus rex, - певуче произнесла она, выпрямляясь.
- Ох, панна Катарина, - только после нескольких мгновений молчания сумел ответить король. - Рад, что ты все же пришла.
- Как я могла не прийти к своему королю? - панна улыбнулась, ее лазоревые очи вспыхнули еще ярче, белоснежные зубки были намного прекраснее жемчуга.
Но Болеслав уже успел прийти в себя.
- Касенька, ты зачем лезешь в мужские игры? Немедленно верни новгородского посла.
- Какого посла? - мило улыбнувшись, спросила панна Катарина.
Болеслав тоже ей улыбнулся.
- Придется взять тебя под стражу, панна Катарина из-под Глогова. Негоже, чтобы короля дурачила женщина.
- Меня? Под стражу? А кто же будет меня держать под стражей? - и она с любопытством обвела присутствующих взглядом.
Король одобрительно кивнул. Действительно, вопрос был хорошим. Где он найдет мужчин, способных устоять перед чарами панны Катарины?
Всеслав, не отводя взгляда, смотрел на ту, которую он так мучительно любил долгие годы. Выглядел влюбленным дураком, ревновал, ненавидел, пытался забыть. Любава рядом с ним прерывисто вздохнула, он повернул голову и встретил взгляд ее встревоженных синих-синих глаз. И понял в этот момент, что с Касенькиного крючка он сорвался раз и навсегда. Ушла не только дергающая болезненная любовь, ушла и ненависть, не менее любви привязывающая душу к своему объекту. Он был восхитительно, совершенно свободен. И чем бы ни кончилось его общение с Любавой, он был ей обязан своей внутренней свободой. Только тревога в глазах его невесты помешала ему счастливо ей улыбнуться. Действительно, речь же идет о ее пропавшем отце.
Король обвел взглядом своих приближенных и остановил взгляд на пане Всеславе из Вроцлава.