Рискуя показаться сторонником неуместного англоцентризма, я бы предложил обозначить безымянные пока десятилетия между Sattelzeit и fin de siècle, то есть «собственно» XIX век, как «викторианство». Выбор такого, скорее декоративного, названия позволяет избежать более узких, хотя и однозначных по содержанию обозначений: «эпоха первой капиталистической глобализации», «время расцвета капитализма» или «эра национализма и реформ». Почему именно «викторианство»?[218] Это название отражает необычайное экономическое, военное и отчасти также культурное доминирование Великобритании в мире на протяжении этих десятилетий. Такого доминирующего положения Великобритания не достигала ни ранее, ни в последующее время. «Викторианство» представляет собой, кроме того, относительно хорошо зарекомендовавшую себя категорию для обозначения эпохи, не вполне совпадающей с годами правления королевы Виктории. Свою знаменитую книгу-портрет викторианской Англии, увидевшую свет в 1936 году, Джордж Малькольм Янг начинает 1832 годом и заканчивает моментом, когда на Альбион «опустилась мрачная тень восьмидесятых годов»[219]. Многие последовали примеру Янга и стали трактовать время с 1880‑х годов до Первой мировой войны как период sui generis, когда «высокое викторианство» переродилось в нечто новое[220].
Чем обосновывается когерентность (почти) глобальной «эпохи водораздела», если использовать это понятие в более расширенном значении по сравнению с тем, которое вложил в него в свое время Козеллек? Рудольф Фирхаус предложил ослабить традиционно тесную связь XVIII века с предшествующим ему «классическим» ранним Новым временем, раскрыв это столетие в сторону будущего – как «ступень в модерный мир»[221]. Какие отличительные черты можно выявить во всемирной истории, которые позволили бы показать особый характер этих пяти или шести десятилетий?[222]
Во-первых, как наглядно продемонстрировал Кристофер А. Бейли, в этот период значительно изменилось соотношение сил в мире. XVI и XVII века были эпохой сосуществования и конкуренции нескольких империй. В это время ни одной из них не удалось достичь однозначного превосходства. Даже самым успешным имперским формациям европейского происхождения, таким как Испания с ее колониями или голландские и английские компании-монополисты с их межконтинентальными торговыми связями, противостояли Китай и «пороховые империи» (gunpowder empires) исламского мира, включавшего Османскую империю, империю Великих Моголов в Индии и империю иранских шахов династии Сефевидов. Только благодаря нововведениям в области военных и фискальных структур, изменивших внутреннюю организацию ряда (не всех) европейских государств, Европа приобрела новую ударную силу. Первой страной, доведшей эту модель государства-завоевателя, рационально использующего свои ресурсы, почти до совершенства, стала Англия. В разных обличьях эта модель была реализована в Великобритании, в России при Екатерине II и двух ее преемниках и в революционно-наполеоновской Франции. Последовавшая экспансия всех трех вышеназванных империй происходила в таком масштабе, что период между 1760–1770 и 1830 годами можно с уверенностью назвать «первой эпохой глобального империализма»[223]. Уже Семилетняя война 1756–1763 годов стала борьбой за гегемонию, охватившей оба полушария. В англо-французском противостоянии важную роль сыграли как североамериканские индейские племена, так и князья Индии, ставшие союзниками той или иной из воюющих сторон[224]. Не ограничился европейским континентом и масштабный конфликт империй в 1793–1815 годах. Военные действия велись на четырех континентах, они разрослись в настоящую мировую войну. Ее последствия напрямую затронули территории Юго-Восточной Азии, косвенным образом они дали о себе знать даже в Китае, когда в 1793 году Великобритания через посольство лорда Маккартни протянула свои щупальца к императорскому двору в Пекине.
218
Этим понятием не следует пользоваться без рефлексии, оно обладает богатой историей, которую надо иметь в виду. О поствикторианских (британских) взглядах викторианцев см.:
221
222
Вопрос о характере этой эпохи можно было бы поставить, сфокусировав внимание на новшествах, давших о себе знать в 1840‑х годах, – как это сделал Джером Блум в своей последней книге:
223
См.:
224
Такое положение вещей становится очевидным благодаря исследованиям: